— Не Муса, а Мюссе! Олух царя небесного, когда ты усвоишь фамилию французского классика?!

— Ладно — Мюссе, — спокойно согласился Чары-ага. — Ну и вот, значит, уснул Иван. Мюссе цел и невредим остался, а барахло — гимнастерка и галифе сгорели.

— Как — совсем сгорели?! — удивился Ратх.

— А ты как думал! — проговорил Чары-ага. — Но Иван, дорогой мой друг, не таким оказался. Встал он и пошел в аул за одеждой. Пошел через кладбище. Как раз утро было. Люди только проснулись, из кибиток вышли. И вдруг — человек, весь в белом, с кладбища идет. Сын мой, Сердар, кричит: «Отец, отец, скорей убегай, мертвец из могилы встал — посмотри!» Я выскочил из кибитки, чтобы посмотреть, а народ уже к Амударье бежит, только пятки сверкают. Испугались все. Женщины кричат, дети плачут… Собаки только молодцы — эти не испугались: бросились на «мертвеца» и загнали его в колодец. Сын мне кричит: «Отец, он в колодец прыгнул, я сам видел!»

— Слушай, Чары, прекрати ты ради бога! — взмолился Иргизов.

— Ладно, сейчас, Ваня, ты не обижайся. Мои собаки кого угодно могут загнать в колодец. Но главное дело во мне. Мы с сыном бросились к колодцу и вытащили «мертвеца»… Остальное сам расскажи.

Иргизов облегченно вздохнул.

— Ядовит ты, Чары-ага. Ты же совершенно беспомощным человеком меня представляешь. Что могут подумать братаны! Ведь они могут подумать, что не командовал я взводом и не записал в свой отряд твоих джигитов-аульчан. Они могут подумать, что и ты не был моим заместителем, пока с басмачами бились!

— Ну-ну, ты зубы нам не заговаривай, — лукаво заметил Чары-ага. — Ты давай к делу. Ты расскажи, как «воскресал», товарищ командир.

Ратх и Аман продолжали смеяться, глядя, как добросердечно подшучивают друг над другом старые приятели. И Иргизов, напустив на себя наивную кротость, сказал:

— Последнее, что я запомнил, это была псиная морда с громадными клыками. Потом упал в колодец, как в преисподнюю, и потерял сознание. Очнулся, открыл глаза — вижу — кто-то лежит на мне. Дотронулся рукой — шерсть. Боже мой, неужели в ад к чертям угодил?! Хочу вылезти — никак не могу — руки и ноги ослабли. Тут Чары-ага подскочил и снял с меня огромную хивинскую шубу. Оказывается, они меня вытащили из колодца, уложили на кошму, и шубой накрыли.

Ратх смеялся от всей души и чувствовал, как эта непринужденная встреча сближает его с этими добропорядочными людьми.

— Вы тоже делегат Съезда Советов? — спросил Ратх.

— Делегат, — подтвердил Иргизов. — Делегат — от личного состава красноармейцев и командиров артиллерийского полка.

Аман, доселе не вступавший в беседу, не без гордости пояснил брату:

— Иван помог мне устроиться старшим конюхом. Он тоже любит лошадей. Я ему рассказывал, как мы с тобой когда-то в цирке Добржанской джигитовали.

— Да, я уже наслышан о вас, — подтвердил Иргизов. — Как-нибудь приглашу к себе в гости. Я тут недалеко живу — возле, площади.

— Спасибо, Иван. С удовольствием принимаю ваше приглашение, — с благодарностью отозвался Ратх.

— Только, дорогой Ратх, не надо к нему и ко мне обращаться на «вы», — попросил Чары-ага. — Конечно, в Москве можно, — тут же отшутился бородач. — Москва большая. Но Полторацк — городок небольшой, можно называть друг друга на «ты».