Дверь мягко закрылась. В квартире было тихо, бубнил телевизор. Девушка спала, скорчившись под халатом. Стас разделся, прошел в кухню.

Он устал как грузчик. Помогал таскать мебель, расставлял, переставлял, передвигал, а после была устроена небольшая пирушка. Машину пришлось оставить, доехал в такси.

Стас приложился к носику чайника, попил, выключил телевизор и отправился в спальню. Одеяло он перенес на диван, укрыл Катьку и завалился спать на любимой кровати.

Елий Дмитриевич ждал, когда шеф закончит разговор.

Пора было уходить на пенсию. Вернее, просто уходить, он уже лет шесть был пенсионером, но продолжал работать. На пенсию не проживешь. Покажите человека, которому не нужны деньги. Они нужны всегда и нужно их много, несмотря на то, что быт налажен, сын самостоятельный, а жена почти ничего не требует, все уже есть. Шальные деньги затягивают.

— Что наш доктор? Подписал? — в резкой манере спросил шеф. Он говорил и двигался стремительно, еще в самом начале своей карьеры, когда все только начиналось, Вальдемар Викентьевич избрал такой стиль поведения, демонстрируя миру свою занятость и, следовательно, важность. Ныне это стало его второй натурой.

— Нет, требует, возместить неустойку.

— Мы должны продолжать работы?

— Нет, договаривались только на один этаж.

— Деньги надо с него получить, — приказным тоном сообщил директор.

— Да нам получать там нечего, шестьсот семнадцать тысяч триста восемнадцать рублей ноль четыре копейки. Это по договору. Я уверен, он не подпишет акт. Я его прекрасно понимаю, мы обещали закончить работы за два месяца, тянули полгода.

Елий Дмитриевич знал, почему тянули.

Аванс, полученный от заказчика, немедленно оседал в директорском кармане. Не было средств закупить материалы и приступить к работам, ждали обещанных перечислений за мелкие ремонты, производимые на заводах. Этих перечислений едва хватало на налоги и зарплату рабочим.

Директор не афишировал, но Елий Дмитриевич знал, что фирма шефу уже не принадлежит, его собственности осталось процентов семь, потому шеф и озверел, рвет наличные с клиентов, а перед истинным хозяином, отчитывается только по заводикам.

Ситников откровенно проворовался. Куда ему пять квартир? Ладно, сдавал бы, какая-то прибыль, так нет, пустуют. Во всех квартирах евроремонт. Снимаем людей с объектов, шефу ремонт делаем. Кому это знать, как не прорабу?

— Вы предлагали ему заплатить наличными?

— Естественно, я не первый день на службе.

— Отказался? Что говорит?

— Налоги, говорит, платить надо.

— Вы свободны. Проблему я решу сам. Можете идти.

Елий Дмитриевич поднялся.

— Вальдемар Викентьевич, людям зарплату надо выдать. Разбегутся, кто будет работать?

— Я знаю, идите. Решим.

Ситников посмотрел на подчиненного раздраженно. «Все я знаю. Про зарплату, про то, сё. Великолепное было время, крепостное право. Работали холопы на барина, и не роптали. А сейчас не развернуться. Рабство отменено. Права человека, мать твою».

Он набрал номер по памяти. Долго не отвечали. Спит наверно.

— Да? — голос действительно был заспанный.

— Привет. Вальдемар беспокоит.

— Вовка, ты перед другими Вальдемаром притворяйся, мы, можно сказать, вместе лаптем щи хлебали на исторической родине. Помнишь деревеньку в Костромской области со звучным названием Обаянь? Мы с тобой родом оттуда.

— Все я помню, — раздраженно сказал Ситников. Он ненавидел воспоминания о далеком, скоро сорок лет как минувшем, детстве. — Сколько я тебе задолжал? Четыреста?

— Скоро счетчик включу, — миролюбиво ответила трубка, — сроки, сам понимаешь.