Беренгария назвала еще пару неприемлемых кандидатур, в том числе даже Бланш, которая могла бы представиться «просто путешественницей».

— С таким же успехом ты можешь отправиться сама, — заметила я. И подождала еще с минуту, но терпение мое было на исходе, и я произнесла то, что зародилось в моей голове в момент, когда слово «забыли» соединилось со словом «яма» и когда я поняла, что на этот раз ее сновидение может стать оружием в моих руках.

Я сделала вид, что на меня снизошло внезапное озарение, щелкнула пальцами и воскликнула:

— Я знаю! Мы должны послать Блонделя.

После всех ее смешных предложений я с раздражением встретила удивленный, выражающий крайнее сомнение взгляд, словно я предложила отправить в Англию Бланко или одного из наших догов.

— Блонделя?

— Да, Блонделя. Подумай: его лютня — ключ, открывающий перед ним все двери. У него приятная внешность, очаровательные манеры, а при некоторой изобретательности он может проникнуть даже в спальню Алис. Блондель умен и наблюдателен, и один Бог знает о его искушенности в общении с женщинами!

Беренгария надолго замолчала, явно обдумывая мою идею, но затем сказала:

— Но это же еще хуже, чем отпустить его в Апиету.

Я взяла себя в руки, глубокомысленно помолчала. И, немного выждав, изобразила, что меня снова осенила догадка.

— Но, Беренгария, это же значит, что твой сон в руку! Мне все ясно. Только что ты говорила о том, что отец с Сатурнио забыли о тебе… а самая ужасная часть твоего сна связана со значением слова «яма». Не понимаешь? Блондель вытащит тебя оттуда — с помощью того, что у него в руках. А в руках у него лютня!

Беренгария просияла, словно внутри нее вспыхнул какой-то свет. В этот момент она выглядела так восхитительно и была настолько взволнована, что сердце подсказало мне: я с легкостью обману ее и добьюсь своего. Мне стало немного не по себе, но я загнала голос совести вглубь. Ведь если бы она отпустила Блонделя в Апиету, я не пошла бы на такую крайность. Кроме того — кто знает? — из этой затеи действительно могло что-то получиться. С Алис и Ричардом связана какая-то тайна. А все, что я говорила о шпионских способностях Блонделя, было правдой.

— Тебе следует немедленно написать кардиналу о том, что ты высоко ценишь его усердие и благодарна ему. Пошли ему подарок, недорогой, но достаточно оправдывающий приезд твоего личного посланца, добавь, что податель письма — прекрасный музыкант, и если кардинал сочтет, что Блондель этого достоин, то, может быть, познакомит его с обитателями Вестминстера. Это должно быть письмо слегка сентиментальной, импульсивной девушки.

— И может быть, тогда мы обо всем узнаем! Анна, хорошенько подумай. Предположим, он действительно что-то разведает. Неизвестность так мучительна! Я не могу ни на что надеяться, пока не раскроется эта тайна. О, Анна, ты даешь новую надежду. Я так люблю тебя!

Она обняла меня за талию и, прижав к себе, поцеловала. К моему лицу словно прикоснулась согретая солнцем роза, и меня охватил страшный стыд.

— А теперь давай подумаем, — чуть сдавленно произнесла я, — что мы пошлем его преосвященству.

— Помнишь кольцо с сапфиром, что подарила мне тетя Лусия, когда я была у нее? Тетушка специально просила Папу благословить кольцо, а носить его я не могу — оно даже на большом пальце не держится.

— Самый правильный выбор — комбинация подходящего с неприемлемым, — важно заметила я.

— И еще, Анна…

— Что?

— Может быть, ты посвятишь Блонделя в эту историю? Только в общих чертах, если возможно. Мне самой как-то неловко. Он такой… мягко-надменный, если можно так выразиться.