– …А потом ты сменила номер.

Это тоже было правдой. Я сменила номер своего мобильного, чтобы у меня не было соблазна ответить на его звонки. В конце концов его упорство сломило бы мое сопротивление, и тогда мне пришлось бы признаться, почему я сбежала от него на самом деле. А мне этого не хотелось – не хотелось говорить ни ему, ни кому-либо другому, так я в то время боялась самой себя. И еще я боялась навредить Оуэну, сделать что-то такое, о чем мне придется жалеть до конца моих дней.

– Я даже приезжал в Лос-Анджелес, чтобы увидеть тебя.

– Что-о?..

Оуэн отвернулся к окну, притворившись, будто разглядывает сгущающиеся на небе тучи.

– Это было, когда ты училась на последнем курсе колледжа. – Он слегка откашлялся. – Ты тогда была беременна.

«О боже!»

Услышав это признание, я чуть не выронила ложку. Мне было страшно и подумать, что чувствовал Оуэн, когда увидел меня в положении. Наверное, то же самое, что почувствовала бы я, если бы встретила его на улице с женой и детьми. Я бы чертовски ревновала, злилась на него и жалела, что не я иду рядом с ним и это не наши дети. Пока мы были вместе, мы часто мечтали о том, какая у нас будет семья, а я лишила его этой мечты.

– Я… я ничего не знала.

– Конечно, ты не знала. – Оуэн кивнул. – Я не хотел, чтобы ты знала, но мне очень хотелось увидеть, какая ты стала. И… знаешь что?.. Ты была прекрасна!

От его признания у меня даже голова закружилась.

– Оуэн… – начала я и замолчала, не в силах найти подходящие слова. Что я должна была ему сказать? Что я могла сказать?..

Грязнуля и Пачкуля снова залаяли, и Оуэн посмотрел в боковое окно.

– Что-то они беспокоятся. Пойду взгляну, в чем дело. – Поднявшись из-за стола, он поставил свой стакан на тарелку, чтобы отнести в мойку.

Я тоже встала. Ножки моего стула заскрежетали по дощатому полу. В тишине, которая наступила в кухне после ухода бабушки и Кэсси, этот звук показался мне оглушительным.

– Давай я помою… – Я протянула руку к его тарелке и с удивлением увидела, что мои пальцы дрожат. Оуэн тоже это заметил и посмотрел на меня в упор. Его серые глаза потемнели от невысказанных извинений, упреков и признаний.

– Давай же!.. – сказала я, показывая на его тарелку и чувствуя, что еще немного – и я не выдержу.

Он послушно протянул мне грязную тарелку, потом сунул Банни под мышку.

– Пусть она пока побудет у меня.

Я кивнула и, отойдя к раковине, пустила воду. За шумом струи я едва расслышала, как Оуэн пересек кухню. У дверей его шаги замерли.

– Молли…

Я не обернулась. Выпрямившись, я сжала в одной руке тарелку, в другой – намыленную губку.

– …Добро пожаловать домой.

Моего ответа Оуэн дожидаться не стал. Пройдя по коридору к парадной двери, он отомкнул замок и вышел. Только когда дверь за ним закрылась, я позволила пролиться слезам, которые сдерживала весь сегодняшний день… точнее, полдня, потому что до вечера было еще далеко.

Потом я домыла посуду, выставила тарелки на решетку сушиться и, вытерев руки посудным полотенцем, вышла в коридор. Там я остановилась возле стенного шкафа, который так меня пугал. На ручке дверцы висели плечики с бабушкиным платьем.

«Черт бы тебя побрал, Оуэн!»

Даже сейчас, спустя двенадцать лет, он знал и понимал меня лучше, чем кто бы то ни было.

Схватив платье, я сложила его и, сунув под мышку, вышла из дома.

Свободное место для парковки нашлось только в полуквартале от «Монарха». Взяв с сиденья бабушкино платье, я быстро пошла по тротуару по направлению к прачечной.