– Ты ври, да не завирайся! – побагровев, рявкнул Василий. – Какая банда? При чем тут тюбики?

Но поборница справедливости и сама почувствовала, что ее малость занесло. Действительно, лупоглазые пушистые побирушки по хрупкости своей серьезных повреждений нанести не могли. И Клавка развернула стволы на следующую цель.

– А этот… Чего за камушком прячешься? Рогульку – ошкурил, а провод – отрезал! Штаны ему! Без штанов он уже не может! А вдруг нам тюбики как раз через эту рогульку и выписывают?..

Тихо подвывая, Ромка оползал по глыбе.

– Бли-ин… – привизгивал он. – Я тащусь…

Лика, видя столь несолидное поведение любимого человека, попыталась приморозить Ромку взглядом, но безуспешно.

– Ну вот видите, Василий, – печально молвил Сократыч, оборачиваясь. – Еше одна моя версия благополучно скончалась… – Это почему? – не понял тот.

Дедок вздохнул, шевельнул бровями.

– Да примета, знаете, такая. Если то же самое пришло в голову и Клавдии, стало быть, гипотеза скорее всего неверна. Тут что-то иное…

А неутомимая Клавдия тем временем взялась аж за самого Пузырька.

– …трубы змеевиками своими погаными обмотал! Да как же они после этого работать будут, трубы-то? А? Что скажешь?

– Что скажу? – лучась мудрой морщинистой улыбкой, отвечал Пузырек. – Ладный у тебя броневичок, Клавка. Вы уж его – не надо, не долбайте… Пригодится еще…

– И ответить нечего! – ликующе объявила Клавка и, воспылав очами, повернулась к Леше Баптисту. – А похабень всякую на стенах писать – это как? Да может, ты нарушил что-нибудь в стене, ты ж ее чуть не на полметра прорубаешь… И, главное, ведь не пойдет, не напишет у Креста на доме – побоится! А на стенке у слабой, беззащитной женщины…

– Ах ты, курва! – внезапно прозревая, взревел Леша. – Так это, значит, ты над завалинкой отметилась?..

Тут поднялся такой хохот и крик, что ничего уже больше разобрать было невозможно. Ромка отлепился от глыбы и, заливаясь, двинулся враскачку к одной из вновь зазолотившихся опор. На полдороге сломился в пояснице и, мотая головой, пошел на четвереньках. Бледная Лика с застывшим лицом беспомощно смотрела ему вслед.

… Добравшись до Никиты Кляпова, Ромка лег на покрытие животом и попытался отдышаться, все еще постанывая время от времени.

– Рома… – слабым голосом умирающего позвал его Никита. – Скажите… Ведь это, наверное, все из-за вас, да? Вы ведь, наверное, в самом деле что-то там перемкнули?..

Ромка уперся в покрытие ладонями и поднял физиономию, сведенную от долгого смеха судорогой.

– Ага… – сипло выговорил он. – Скажи, прикол?

Никита попробовал взять себя в руки – и не смог. Тогда он замычал и, накрепко зажмурившись, зашарил растопыренными пятернями по покрытию. Правая внезапно нащупала ласково округлый предмет, и Никита в ужасе открыл глаза. В ладони у него была капсула нежно-лимонного оттенка.

Он отбросил ее, как отбросил бы тарантула.

– Да вы что же, издеваетесь? – взвизгнул Кляпов – и осекся.

Рядом с ним никого не было. Только горстка лимонных капсул и чернильно-глянцевая надзорка.

Сотрясаемый крупной дрожью, Никита сел.

– Это ты? – не веря, спросил он припавшую к полу угрюмую тварь.

Надзорка молчала. По гладкому рылу змеились блики.

Вот такого удара он не ждал… Эта продолговато-округлая сволочь просто-напросто каким-то образом усилила в нем чувство голода.