Он кладет руку мне на грудь.

Я снова мысленно строю стены. Белые стены. Цементные блоки. Пустые комнаты и большие открытые пространства.

Внутри меня ничего нет. Ровным счетом ничего.

— Как это, однако, забавно, — продолжает он, на сей раз задумчиво, — поскольку я сказал себе, что надо выждать и обсудить это с тобой. Но так получилось, что подходящий момент выдался именно теперь. — Я почти слышу, как он улыбается. — Должен сказать, что я чрезвычайно… разочарован. Хотя и не удивлен. — Он вздыхает. — Всего за месяц ты потерял двух солдат, не смог справиться с психованной девчонкой, взбаламутил весь сектор и спровоцировал гражданских на бунт. Так что я ничуть не удивлен.

Его рука перемешается и ложится мне на ключицу.

«Белые стены», — думаю я.

Бетонные блоки.

Пустые комнаты. Открытые пространства.

Внутри меня ничего нет. Ровным счетом ничего.

— Но хуже всего, — произносит он, — вовсе не то, что ты умудрился унизить меня, нарушив порядок, который мне наконец-таки удалось установить. И даже не то, что ты схлопотал при этом пулю. Куда хуже, что ты выказал сочувствие семье предателя, — подытоживает он, рассмеявшись счастливым звонким смехом. — Вот это непростительно.

Я открываю глаза, часто мигая от яркого света флуоресцентных ламп у меня над головой, и пристально смотрю на расплывчатое белое пятно. Я не пошевелюсь. Я не заговорю.

Его рука смыкается у меня на глотке.

Это столь резкое и грубое движение, я чувствую нечто вроде облегчения. В глубине души я всегда надеюсь, что он доведет дело до конца и все-таки позволит мне умереть. Но он всегда останавливается. На полпути.

Пытка не является таковой, если есть хоть малейшая надежда, что она прекратится.

Он резко отпускает меня и тут же получает именно то, чего добивается. Я вскакиваю, кашляя и мотая головой, и издаю звук, подтверждающий его присутствие в комнате. Все мое тело дрожит, мышцы не слушаются от потрясения и долгого лежания. Я покрываюсь холодным потом, мне тяжело и больно дышать.

— Тебе крупно повезло, — говорит он как-то слишком тихо. Он уже стоит, а не нависает надо мной. — Очень повезло, что я оказался здесь исправить положение. Чрезвычайно повезло, что у меня было время исправить ошибку.

Я замираю.

Комната кружится у меня перед глазами.

— Мне удалось вычислить его жену, — продолжает он. — Жену Флетчера и его троих детей. Я слышал, что они даже благодарили тебя. — Пауза. — Ну, это было до того, как я приказал их убить, и полагаю, что сейчас это уже не имеет значения, но мои люди донесли мне, что семейство передавало тебе привет. Похоже, она тебя запомнила, — произносит он с легкой усмешкой. — Жена. Она сказала, что ты их навещал незадолго до всех этих… неприятностей. Она говорила, что ты регулярно объезжаешь жилые районы и общаешься с гражданскими.

Я шепчу лишь два слова, которые мне удается выдавить из себя:

— Вон отсюда.

— Узнаю своего сынка! — отвечает он, жестом указывая на меня. — Жалкого, мягкотелого дурачка. Иногда ты мне так отвратителен, что я подумываю, не пристрелить ли мне тебя самому. И потом я понимаю, что тебе, наверное, это понравится, да? Будет кого винить в собственном крахе, а? И я думаю: нет, лучше пусть умрет от собственной глупости.

Я смотрю прямо перед собой, сжимая пальцами матрас.

— Теперь скажи мне, — спрашивает он, — что у тебя с рукой? Делалье бормотал что-то невнятное, да и другие тоже.

Я молчу.

— Так тебе стыдно признаться, что тебя ранил один из твоих солдат?

Я закрываю глаза.