Каждый про себя ещё и ещё раз пытался найти разгадку того состояния, похожего на оцепенение, в которое вдруг впал Гёргей в ту знаменательную ночь…
В дубовой роще охотники остановились, слезли с лошадей, привязали их к деревьям и пошли пешком.
Фазаньи курочки будто только их и ждали. В уборе из белых перьев с чёрными поперечными прожилками они стайкой вынырнули из кустов. Охотники взвели курки.
У Клапки ружьё дало осечку, и только одна птица осталась лежать в кустах.
— Вот не повезло! — с досадой сказал генерал. — Мы их только спугнули.
Янош подобрал фазана и пошёл по дороге. Он сделал шагов тридцать, когда услышал где-то впереди тревожное конское ржанье. Ускорил шаг и увидел знакомую лошадь Ференца Ханкиша. Рванулся вперёд… На земле лежал, не шевелясь, окровавленный майор.
Янош опустился на колени, приподнял запрокинувшуюся голову Ханкиша. Майор открыл глаза. Узнал Яноша и с трудом выговорил:
— В кармане два письма… Передай их Клапке… Пусть бережёт президента…
— Сейчас… сейчас… Клапка здесь, я позову его!
Янош заметался. Если оставить раненого вот так хоть на секунду, он может умереть… Нельзя уходить. Янош выстрелил в воздух. Прошла бесконечно долгая минута, пока появился Клапка. Он опустился на землю, прильнул ухом к груди майора… Сердце не билось.
Янош передал Клапке последние слова майора.
На спине убитого зияли две револьверные раны. В карманах нашли только одно письмо — к отцу:
«Дорогой батюшка, за меня не тревожьтесь. В наших победных боях потери невелики. К тому же я всегда нахожусь при главнокомандующем и рискую меньше других. Он очень меня бережёт и вчера осведомлялся о вашем здоровье. Но моя жизнь ничто в сравнении с жизнью отчизны. Отчизна! Не вы ли с детства учили меня, что она — самое дорогое, что есть у человека. И вот я вижу сейчас, как над ней сгущаются тучи, грозные тучи… Бедная наша родина!.. Но я верю, хочу верить и надеяться, что тучи рассеются… Да хранит бог нашу родину! Вас же я прошу строго придерживаться предписаний, рекомендованных вам доктором Фее́льдьяшем, хоть вы и жалуетесь, что он выписывает вам слишком много микстур. Прошу вас неукоснительно их пить. Страницы “Жизнеописания” Плутарха, отмеченные вами, я непременно прочту, когда это для меня станет возможным. Да хранит вас бог в добром здравии. Любящий и почитающий вас сын Ференц».
Показалось ли Яношу или так оно и было — Клапка смахнул рукой непрошеную слезу. Он сказал:
— Я отошлю это письмо вместе с сообщением о смерти Ференца. Разумеется, старик не должен знать, что сын его погиб не на поле брани, а от предательской руки.
В этот же час при свете восковой свечи Гёргей читал другое письмо:
«Дорогой Лайош! Разрыв Ханкиша с Гёргеем не следует считать симптоматичным. Артур в высшей степени возбуждён после поражения, для всех нас совершенно неожиданного, и мог в состоянии запальчивости наговорить бог весть что! Однако в последние два дня он неузнаваем. Мы все были озадачены его появлением на поле боя в яркой одежде: как будто он и впрямь решился на самоубийство… Твоё длительное пребывание при штабе Верхнедунайской армии стало совершенно необходимым. Приезжай немедленно. Кое-какие свои наблюдения сообщу при встрече.
Твой Георг Клапка».
Глава восемнадцатая
Командир эскадрона
Кто убил Ханкиша? Были ли при нём другие ценности, неизвестно, но золотые, покрытые эмалью часы — подарок Гёргея — остались в кармане убитого.
Версия, будто Ференц стал жертвой враждебных лазутчиков, казалась правдоподобной. Неприятелю было важно добыть донесение с фронта венгерского генерала своему правительству, — его не интересовали ценные вещи. |