Кортни: Затем я спросил, как ему кажется, присутствовала ли в этом баловстве Джерри с малолетним какая-либо чувственная составляющая. И господин Шульц дал мне понять, что это ему неизвестно… В целом у меня сложилось, по крайней мере из его описания, представление, что ничего особенного там не произошло: душ был включен, кругом вода, а в этих душевых, как вы знаете, всегда скользко…

Прокурор: Вы уверены, что Шульц не упоминал звук шлепков по телу или иные детали, указывающие на взаимодействие сексуального характера?

Кортни: Да, уверен. Я хорошо помню, что ни о чем подобном даже и речи не шло.

Кортни говорит, что, обдумав услышанное, сперва предположил худший сценарий. Действительно, взрослый мужчина, абсолютно голый, вечером, когда в кампусе никого нет, находится наедине с мальчиком в душе: согласитесь, это настораживает. Но потом он взвесил то, что знал о Джерри Сандаски, который «и на людях постоянно дурачится с ребятишками из “Второй мили”, своими воспитанниками», и решил, что это все объясняет.

Затем Гэри Шульц и его коллега Тим Кэрли встретились с Грэмом Спэньером, ректором Пенсильванского университета.

Прокурор: Вы сообщили Спэньеру о том, как сами интерпретируете ситуацию?

Шульц: Да.

Прокурор: Что конкретно вы ему сказали?

Шульц: Ну, что, судя по всему, Сандаски просто дурачился.

Прокурор: Вы употребили именно это слово?

Шульц: Да, такое поведение было в целом свойственно Джерри. Люди не раз видели, как он дурачится со своими воспитанниками, в том числе и в душевой.

Выслушав Кэрли и Шульца, Спэньер задал им два вопроса: «Вы хорошо знаете этого человека?» и «Вы уверены, что за этим ничего больше не кроется?». Оба ответа были утвердительными. Сам Спэньер практически не общался с Сандаски. Университет нанимает тысячи специалистов, где уж со всеми лично познакомиться. И вот теперь вдруг оказывается, что одного из них – уже пенсионера – видели в душе при подозрительных обстоятельствах. Ну и как прикажете поступить?

«Я помню возникшее между нами в тот момент напряженное молчание, – позже рассказывал Спэньер. – Все мы словно бы мысленно несколько секунд чесали в затылках, раздумывая, как следует реагировать на подобного рода “дурачество”. Раньше я таких сигналов не получал ни разу».

Если бы в ту пору ректором Пенсильванского университета был Гарри Маркополос, он, разумеется, ни за что бы не расслабился и принялся немедленно расследовать инцидент. «Мужчина в душе? Вечером? Наедине с малолетним?» Человек, разглядевший аферу Мейдоффа на десять лет раньше всех прочих, моментально пришел бы к самому неутешительному выводу. «Сколько лет ребенку? Что они делали вечером в кампусе? Да еще вдобавок с этим самым Сандаски пару лет назад уже был какой-то подозрительный случай? Так-так!»

Но Грэм Спэньер – не Гарри Маркополос. Он выбрал самое вероятное объяснение – что Сандаски был тем, за кого себя выдавал. Жалел ли он впоследствии, что не задал уточняющих вопросов и не потрудился лично навести справки? Разумеется, жалел. Но следовать презумпции правдивости – не преступление. Это одна из основополагающих человеческих склонностей. Спэньер повел себя точно так же, как Альпинист и Скотт Кармайкл, как Нэт Саймонс и Тринеа Гонзар, как практически все родители гимнасток, ходивших на процедуры к Ларри Нассару. Разве отцы и матери девочек не находились тут же, в кабинете врача, когда Нассар растлевал их дочерей? Находились. Разве дети не сообщали им, что доктор как-то странно себя ведет? Сообщали. И тем не менее родители отправляли их к Ларри снова и снова. Однако во время процесса над Нассаром никому ведь даже и в голову не пришло заявить, что этим родителям, не сумевшим оградить своих детей от злодея, место в тюрьме.