Но когда она закрывала глаза и натягивала одеяло на лицо, ей представлялась маленькая миленькая деревня в долине. С лесами, цветами и добрыми людьми.

Где суетиться без дела – добродетель.

Сколько Клара себя помнила, она хотела только одного, хотела даже больше, чем персональной выставки. Не богатства, не власти, даже не любви.

Клара Морроу хотела быть своей. И вот, когда ей скоро пятьдесят, эта ее мечта сбылась.

Что, если выставка была ошибкой? Согласившись на выставку, не отделила ли она себя от других?

Перед ее мысленным взором всплывали сцены прошедшего вечера. Ее друзья, другие художники, Оливье, который перехватывал ее взгляд и одобрительно кивал. Радость, которую она испытала, познакомившись с Андре Кастонге и другими. Счастливое лицо куратора. Барбекю в деревне. Еда, выпивка и фейерверк. Живой оркестр и танцы. Смех.

Облегчение.

Но при свете дня тревога вернулась. Хуже всего было не в разгар шторма, но при легком тумане, приглушавшем солнечный свет.

И Клара знала почему.

Питер и Оливье уехали за газетами. Чтобы привезти слова, которых она ждала всю жизнь. Рецензии. Отзывы критиков.

Блестящая. Провидческая. Виртуозная.

Скучная. Подражательная. Предсказуемая.

Что там будет написано?

Клара сидела, прихлебывала кофе и пыталась не думать об этом. Не замечать, как удлиняются тени, подползают к ней с ходом времени.

Раздался хлопок автомобильной двери, и Клара съежилась на своем кресле – резкий звук вернул ее к реальности.

– Мы верну-у-улись, – пропел Питер.

Клара услышала шаги, приближающиеся к ней, огибающие коттедж. Она вскочила, повернулась и увидела Питера и Оливье. Но они не шли к ней – они стояли без движения. Словно превратились в больших садовых гномов.

И смотрели не на нее, а на клумбу.

– Что там? – спросила Клара, направляясь к ним, ускоряя шаг при виде выражения на их лицах. – Что случилось?

Питер повернулся и, уронив газеты на траву, остановил Клару, чтобы она не подходила ближе.

– Вызывай полицию, – сказал Оливье.

Он подался вперед, к клумбе многолетников с пионами, дицентрой и маками.

И с чем-то еще.

Сомнений не осталось. Убийство.

У женщины, лежавшей у его ног, была сломана шея. Если бы она лежала внизу лестничного пролета, он, возможно, и подумал бы, что это несчастный случай. Но она лежала на спине в цветочной клумбе. На мягкой траве.

Глаза открыты. Устремлены прямо на солнце, близящееся к полудню.

Гамаш почти ждал, что она моргнет.

Он оглядел аккуратный сад. Знакомый сад. Как часто стояли они здесь с Питером, Кларой и другими, со стаканом пива в руке, пока готовилось барбекю. Стояли и разговаривали.

Но не сегодня.

Питер и Клара, Оливье и Габри находились у речки. Смотрели. Их с Гамашем разделяла желтая ленточка, великий водораздел. На одной стороне следователи, на другой – подследственные.

– Женщина, белая, – произнесла коронер доктор Харрис.

Она, как и агент Изабель Лакост, стояла на коленях рядом с убитой. Инспектор Жан Ги Бовуар руководил выездной бригадой криминалистов из Квебекской полиции. Они методически прочесывали территорию. Собирали улики. Фотографировали. Тщательно, внимательно делали криминалистическую работу.

– Средних лет, – продолжал звучать голос коронера.

Беспристрастный голос. Ничего, кроме фактов.

Старший инспектор Гамаш внимательно слушал. Он, как никто другой, знал цену факта. Но еще он знал, что убийца редко обнаруживается в фактах.

– Крашеная блондинка, у корней волос видна седина.