— Ты мне всегда нравился, Мейсон, — говорит девушка. Он даже не помнит, как её зовут. А вот она помнит его имя, хотя он никогда им не пользуется. — Из всех парней в Убежище я только с тобой чувствую себя в безопасности.

Он не отвечает, только целует её в затылок, подкрепляя тем самым в сознании этой девочки свой имидж мирной гавани во время шторма. Это удивительно сильное чувство — знать, что окружающие полагаются на тебя.

— Мы... могли бы... ну, ты понимаешь... — застенчиво говорит она.

Он напоминает ей, что на этот счёт люди из ДПР дали предельно ясные инструкции: «Никаких лишних телодвижений, иначе израсходуете весь ваш кислород и умрёте». Старки не знает, правда ли это, но лучше вести себя в рамках. К тому же, если кому и взбредёт в башку бросить вызов судьбе, то в гробу и пошевельнуться-то невозможно, не говоря уже о том, чтобы производить какие-то фрикции, так что какой смысл? Злые у них, этих взрослых извращенцев, шуточки, однако: засунуть бурлящих гормонами подростков попарно в тесные ящики и лишить их при этом возможности делать хоть что-нибудь, кроме как дышать!

— Я бы с радостью задохнулась ради тебя! — говорит девушка. Это лестно, но он окончательно теряет к ней всякий интерес.

— Когда-нибудь представится возможность получше, — говорит Старки, зная, что это время никогда не настанет — во всяком случае, не с этой девчонкой; но с надеждой жить легче.

В конце концов они приспосабливаются и входят в некий симбиотический дыхательный ритм: он вдыхает, когда она выдыхает, так что их грудным клеткам хватает пространства.

Через некоторое время гроб начинает куда-то двигаться. Обняв девушку одной рукой, Старки крепко прижимает её к себе, зная, что если она будет меньше бояться, то и его напряжение тоже спадёт. Вскоре они ощущают некое странное ускорение, как будто находятся в разгоняющемся автомобиле, вот только их ящик вдруг слегка накреняется.

— Самолёт? — спрашивает девушка.

— Похоже на то.

— И что теперь?

Старки молчит, потому что и сам не знает. Он начинает чувствовать лёгкое головокружение, и, вспомнив о баллоне с кислородом, откручивает вентиль так, чтобы слышалось тихое шипение. Их гроб не совсем воздухонепроницаем, но всё равно — закрыт так плотно, что без постоянной подачи кислорода они погибнут, даже несмотря на повышенное давление в кабине самолёта. Через пару минут девушка, измученная страхом и напряжением, засыпает; Старки же это не удаётся. И, наконец, через час самолёт приземляется и неожиданный толчок будит девушку.

— Как думаешь, где мы? — спрашивает она.

Старки раздражён, но старается этого не показывать.

— Скоро узнаем.

Ещё двадцать минут ожидания. Наконец крышка открывается, и обитатели гроба возвращаются к жизни.

Над ними наклоняется какой-то мальчик. Он улыбается, на зубах у него скобки.

— Привет! Меня зовут Хэйден, и сегодня я ваш персональный спаситель, — оживлённо произносит он. — О, ты только погляди! Ни блевотины, ни каких других... э... телесных жидкостей. Молодцы!

Кое-как встав на затёкшие ноги — кажется, в них вообще крови не осталось — Старки присоединяется к вялой процессии, тянущейся из брюха самолёта в ослепительно яркий день. Когда глаза парня приспосабливаются к свету, то, что предстаёт перед ними, скорее похоже на мираж, чем на реальность.

Пустыня, и в ней — тысячи самолётов.

Старки слышал о таких местах — кладбищах самолётов, куда отслужившая своё воздушная техника отправляется на покой. Вокруг — подростки в камуфляже с оружием в руках, ну, в точности как оставшиеся в Убежище взрослые, только моложе.