Костлявый кивнул и, повернувшись к товарищам, что-то проговорил им вполголоса. Все они поднялись и начали прибираться в избе — подняли обратно стол, тела погибших переложили на лавки у стены, начали заметать осколки посуды и мусор.

Мы по-прежнему сидели в своём углу, подавленные и задумчивые. Дарина, запоздало вспомнив о своём защитном контуре, глядела то на вонзённые по углам кинжалы, то на расписанную рунами стену, видимо, пытаясь отыскать ошибку.

Я поделился с ней своими выводами по поводу природы Зова, и это привело её в ещё большее смятение.

— Так не должно быть… — прошептала она. — Так это не задумывалось. Он вырос во что-то большее. Если бы я только знала…

Она замолчала, поймав мрачный взгляд Демьяна. Старый вампир сидел поодаль от нас, но с его-то слухом он наверняка разобрал каждое слово.

— Ладно, теперь это уже неважно, — успокоил я её. — Но эту ошибку надо исправлять. В любом случае, ты вроде бы была права по поводу того, что к обычным людям Зов не так липнет. Может, и сработает. Как думаешь?

Дарина вздохнула, снова взглянув на свои теперь уже бесполезные чертежи на стене.

— Я уже ни в чём не уверена. Но какой у нас выбор?

Интерлюдия

Жак

Погибших хоронили рано утром, перед тем, как выдвинуться в путь. Большая часть жителей деревни тоже уходили — видно, решили, что оставаться здесь небезопасно, и в успех затеи чужаков во главе со странной шаманкой тоже не очень-то верили.

Могил пришлось рыть гораздо больше двух — в других домах тоже оказались пострадавшие. Зов сводил с ума. Даже неодарённые бросались друг на друга, как бешеные животные. Одного из жителей деревни искромсала ножом собственная жена. Сама она выжила, и утром её едва успели вытащить из петли.

Самусь и сразу-то не показалась Жаку уютным и жизнерадостным местом. Но сейчас деревня и вовсе погрузилась во мглу и уныние. Ещё и погода была под стать — с утра снова слякоть и морось, слизавшие остатки снега и превратившие пейзаж в чёрно-белую выцветшую фотографию.

На самом деле, именно так в Европе обычно и рисовали Сибирь, да и всю Россию — мрачной, серой, грязной, холодной, погружённой в сплошную безнадёгу. Жак уже достаточно пробыл здесь, чтобы понять, что это лишь глупый стереотип. Не считая разве что холода. Он с тоской вспоминал погоду в родном Монпелье в этом время года. Сейчас там можно прогуливаться по морскому побережью в одной рубашке, наслаждаясь солнцем и свежим бризом с залива, а деревья только-только подёрнулись осенней желтизной…

Он угрюмо шмыгнул носом, поднял было руку, чтобы вытереться тыльной стороной ладони, но одёрнул себя и полез за платком. Насморк, напавший на него ещё на баркасе, всё не проходил, и кожа под носом уже болела от постоянного натирания. Варвара вчера пыталась лечить его с помощью чеснока, который нужно было разрезать и активно вдыхать носом. На какое-то время и правда стало полегче, но повторять эту адскую процедуру он был пока не готов. Да и смысла в этом не было — на холоде нос всё равно заложит.

Ямы для могил рыли все вместе, прямо на окраине деревни. Жак тоже помогал старшему брату Вари, оттаскивая землю в сторону в тяжелых железных вёдрах. Но когда дело дошло до прощания с умершими, отряд, возглавляемый Богданом и его матерью, не сговариваясь, отошёл чуть в сторону. Кто-то отлучился, завершая последние приготовления к походу, но в основном все были уже готовы — ждали только сигнала выдвигаться.

Жак вместе с остальными молча стоял под моросящим ледяным дождём, наблюдая, как деревенские засыпают могилы. Женский плач не стихал всё утро, и хотелось уже побыстрее уйти в лес, чтобы не слышать его.

— А ведь такого раньше не было… — проговорил кто-то из осокорцев.