Их беседу неожиданно прервал набат; слуги в панике бросились в дом и подняли мост. Ночная стража заметила в подзорную трубу хребет огненного змея; от берега его отделяло несколько лиг, но никто не мог сказать точно, как далеко подобные твари умеют метать огненные шары.

— Возможно, нам следует пока укрыться на чердаке, — предложил Джон Дэшвуд супруге. Та с готовностью согласилась и даже оттолкнула его на пути к лестнице, к которой оба они устремились.

Этот разговор и стал последней каплей, которой не хватало мистеру Дэшвуду, чтобы неясные намерения обратились в твердое решение. К тому времени, как, спустившись с чердака, Дэшвуды с облегчением узнали, что опалило лишь небольшой лесистый участок на границе имения, он уже был уверен: нет никакой нужды одарять вдову отца и ее дочерей щедрее, чем порешили они с супругой.

Глава 3

Миссис Дэшвуд была неутомима в поисках подходящего дома хотя бы на таком же расстоянии от берега, как Норленд, если не на такой же высоте над уровнем моря — и неподалеку, так как покинуть любимые места было бы немыслимо. Но ни один из доступных вариантов не соответствовал одновременно ее представлениям об уюте и комфорте и требованиям Элинор, по чьему суждению был отвергнут не один дом, либо за то, что находился слишком близко к воде, либо за то, что был слишком велик для их доходов.

В ту роковую ночь, когда Генри Дэшвуда убила акула-молот, миссис Дэшвуд видела, что начертал на песке ее изувеченный супруг, и слышала, как Джон согласился не оставить их на произвол судьбы; она не сомневалась, что это утешило ее мужа в предсмертные минуты. Миссис Дэшвуд верила в искренность обещаний Джона не меньше, чем ее покойный супруг, и потому радовалась за своих дочерей. Радовалась она и за их брата, за его доброе сердце, и корила себя, что прежде была так несправедлива к нему, не веря, что он способен на щедрость. Его неизменное внимание к ней и сестрам, как и его ежевечерние визиты в их комнаты с целью прощупать оконные рамы в поисках смертоносных водяных жучков, умудрявшихся порой проникать в мельчайшие щели, окончательно убедили ее, что их судьба Джону не безразлична. Миссис Дэшвуд полностью положилась на его добрую волю.

А вот ее неприязнь к невестке лишь усилилась от тесного знакомства — полугода, проведенного под одной крышей, оказалось для этого более чем достаточно. Нагоняй, который получила Маргарет за то, что налила себе вторую щедрую порцию ракового супа, потряс ее до глубины души; что Фанни Дэшвуд принимала за дурные манеры и неприличное для девочки чревоугодие, ее свекровь считала достойным проявлением похвального желания при любой возможности употребить в пищу ненавистного врага. Проще говоря, две миссис Дэшвуд уживались вместе не лучше двух барракуд в маленьком аквариуме. Вполне вероятно, они сочли бы невозможным долго находиться в одном доме, если бы не одно обстоятельство, которое оправдывало все связанные с этим неудобства. Обстоятельством этим стала неожиданная приязнь, возникшая между Элинор и братом миссис Джон Дэшвуд — он навестил сестру вскоре после ее приезда в Норленд и с тех пор проводил здесь большую часть своего времени.

Некоторые матери одобрили бы подобный союз из корыстного интереса, так как Эдвард Феррарс был старшим сыном человека, сколотившего при жизни огромное состояние на серебряных щипчиках для омаров; другие, напротив, сочли бы такой выбор неразумным, ибо его финансовое благополучие целиком зависело от воли матери. Но миссис Дэшвуд одинаково не тревожили оба этих рассуждения. Ей было достаточно того, что он был обходителен, любил ее дочь и ему отвечали взаимностью. Согласно ее принципам, разница в благосостоянии никоим образом не могла помешать влюбленным воссоединиться; чтобы думать иначе, жизнь была слишком коротка, к тому же под каждым прибрежным камнем таилась опасность. О том же, чтобы кто-то мог не оценить достоинств Элинор, она и мысли не допускала.