Пророк кивнул, соглашаясь с ее замечанием.

— Ты должна понять, что под конец примарх совершенно обезумел. Его уже не интересовала Долгая Война. Он хотел лишь пустить кровь Империуму и оправдать свой жизненный путь. Он знал, что вскоре умрет, Октавия. Он хотел быть правым в момент своей смерти.

— Септимус рассказывал мне об этом, — отозвалась она. — Но разорение пограничных миров Империума в течение двух веков по приказу безумца и уничтожение целых миров вряд ли можно назвать уроком, несущим достойные идеалы.

Бездушный взгляд Талоса, направленный на нее, не дрогнул.

— С этой точки зрения, возможно, нет. Но человечество должно знать, что такое страх, навигатор. Ничем другим не добиться покорности. В последние дни, когда Галерея Криков стала командным пунктом и залом совета легиона, безумие примарха поглотило его изнутри. Опустошило его. Я все еще помню, каким царственным он нам казался, каким величественным представлялся наш отец затуманенным благоговением взглядам. Но смотреть на него было все равно что привыкнуть к отвратительной вони. Можно забыть об отвращении и вызывающем его запахе, но, когда что-то напомнит о нем, вонь воспринимается стократ сильнее. Его душа под конец прогнила до основания, и иногда это можно было заметить по промельку безумия в его угасающих глазах или по влажному блеску зубов. Кое-кто из братьев задавался вопросом, не осквернила ли его какая-то внешняя сила, но большинству из нас было уже все равно. Какая разница? Конечный результат от этого не изменялся.

Лампы выбрали именно эту секунду, чтобы моргнуть и погаснуть. Воин и мутант оставались в темноте в течение нескольких мгновений. Единственным источником света были лишь красные глазные линзы его шлема и серое мерцание экранов.

— В последнее время это происходит все чаще и чаще, — сказала Октавия. — «Завет» ненавидел меня. «Эхо», похоже, ненавидит всех нас.

— Забавное суеверие, — ответил Талос.

Свет, тусклый, как и прежде, включился снова. Однако пророк по-прежнему молчал.

— А убийство? — навела его на мысль Октавия.

— Убийство произошло вскоре после того, как его болезненная ясность достигла пика. Я никогда не встречал существа, столь спокойно и радостно воспринимавшего мысль о собственной смерти. Он видел оправдание в смерти. Тех, кто нарушает закон, ждет страшная и неотвратимая кара, и это должно было послужить примером всем, кто замышлял предательство. Так что он принялся сеять ужас и разрушение в Галактике, нарушая все мыслимые и немыслимые законы и твердо зная, что Император вскоре докажет его правоту. Убийца явилась, чтобы покончить с Курцем, Великим Нарушителем Имперских Законов, — и именно это и сделала. Я видел, как он умирал. Он был оправдан и доволен, кажется, впервые за несколько веков.

— Это нелепо, — ответила она.

Сердце девушки забилось чаще при мысли, что Талос воспримет ее слова как оскорбление, — но ее испуг оказался безосновательным.

— Может, и так, — снова кивнул воин. — Во всей вселенной не было никого, ненавидевшего собственное существование больше, чем мой отец. Он растратил жизнь впустую на то, чтобы показать, как следует держать человечество в узде, а его смерть стала жертвоприношением, доказавшим полную обреченность нашего вида.

Талос вытащил из поясного кармана гололитический шар и нажал руну активации. Перед ними встал в полный рост образ, сотканный из мерцающего синего света. С невидимого трона поднялась фигура, чья сгорбленная, звериная поза не могла целиком скрыть красоты мускулистого тела или первобытной царственности движений. Помехи исказили изображение, однако лицо человека — призрачная маска с черными провалами глаз, проступившими скулами и острыми клыками — кривилось в усмешке свирепого торжества.