— И как это началось?

— Легион понес огромные потери в Великом Крестовом походе на службе Императору. Большинство погибших были терранцами. Они пришли с Терры, с полей сражений Императора на родной планете человечества. Но все пополнения поступали с нашей родной планеты, Нострамо. Прошли десятилетия с тех пор, как примарх ступал на почву нашего мира, и его уроки были давно забыты. Население вновь скатилось к беззаконию и анархии, не боясь кары далекого Империума. Ты понимаешь, как мы сами отравили себя? Мы пополняли легион насильниками и убийцами, детьми, которые совершили чернейшие прегрешения, еще не ступив на порог зрелости. Уроки примарха ничего для них не значили. И под конец они ничего не значили для большей части Восьмого легиона. Они были убийцами, превращенными в полубогов и получившими на разграбление всю Галактику. В гневном отчаянии примарх испепелил наш родной мир. Он уничтожил Нострамо, разнес в куски с орбиты, использовав всю огневую мощь флота легиона.

Талос медленно выдохнул.

— На это ушли часы, Октавия. И все это время мы оставались на борту своих судов и слушали вокс-передачи с поверхности: мольбы и крики, направленные в небеса, к нам. Мы не ответили. Ни разу. Мы оставались в космосе и смотрели, как горят наши города. В самом конце мы увидели, как планета содрогается и рушится на части под яростью нашего огня. И лишь тогда мы отвели взгляды. Нострамо разлетелась на куски, и вакуум поглотил их. Больше я никогда не видел ничего подобного. И в глубине души я знаю, что никогда не увижу.

Дурацкий порыв почти заставил Октавию протянуть руку и прикоснуться к его щеке. Но, конечно, она не была настолько глупа, чтобы подчиниться инстинкту. И все же то, как он говорил, взгляд его черных глаз — глаз ребенка, выросшего в теле бога, но так и не получившего человеческого представления о гуманности… Неудивительно, что эти существа были столь опасны. Их психика, остановившаяся в развитии, работала на уровне, не понятном до конца ни одному из смертных: простые и порывистые, уже в следующий миг они становились нечеловечески сложными…

— Это не сработало, — продолжил он. — Легион был уже отравлен. Ты знаешь, что мы с Ксарлом выросли вместе и уже детьми познали вкус крови. Мы вступили в легион слишком поздно, когда яд Нострамо уже растекся по его венам. И поверь мне — то место, где оба мы выросли среди уличных войн и человеческих жизней, растраченных за медяк, было одним из самых цивилизованных во всех городах Нострамо. Большая часть планеты лежала в руинах, покрытая развалинами городов и наводненная армиями мародеров. Именно их, как самых сильных кандидатов, обычно выбирали для имплантации и пополнения рядов Восьмого легиона. Именно они становились легионерами.

Талос проговорил последние слова с улыбкой, не тронувшей глаз.

— К тому времени было уже слишком поздно. Муки физического и умственного распада охватили уже и самого примарха. Он ненавидел себя, ненавидел свою жизнь и свой легион. Все, чего он желал, — это доказать свою правоту, показать, что его жизнь не была растрачена впустую. Мятеж против Императора — та легендарная война, что ты зовешь Ересью Хоруса, — закончилась. Мы обратились против Империума, который хотел покарать нас, и мы проиграли. И тогда мы сбежали. Мы бежали на Тсагуальсу, мир за пределами Империума, прочь от Священного Светоча Терры — хотя примарх утверждал, что свет маяка все еще ранил его глаза.

Талос повел рукой в сторону серой планеты.

— Мы бежали сюда, и здесь все закончилось.

Дыхание Октавии сорвалось с губ облачком пара.

— Вы бежали с войны, которую проиграли, и построили замок, состоящий из пыточных камер. Как благородно с вашей стороны, Талос. Но я все еще не вижу в этом никакого урока.