Он кивнул нескольким знакомым, уже усевшимся за столики кафе. Они помахали ему в ответ и тактично не пригласили его присоединиться к ним, поскольку он явно был одет для дела, а не для болтовни. Проходя мимо узкого, плохо освещенного фасада бара «Нижнее Время», наполовину скрытого за опорами галереи второго яруса (изобретательно стилизованными под мраморные колонны и балкон), он заметил Маркуса и помахал ему. Его молодой друг был занят расстановкой стаканов на столике у окна, одном из тех, которыми гордился этот бар. Трехфутовый иллюминатор создавал впечатление, что вы смотрите в него изнутри древнего морского судна.

— Бона фортуна, — неслышно, через стекло ответил бармен, затем покрутил пальцем у виска и подмигнул. Малькольм улыбнулся в ответ. Маркус — другого имени у него не было — однажды высказал мнение, что всякий, кто хочет посетить настоящий Urbs Romae, слегка чокнулся.

— Вернуться обратно? — сказал он как-то раз, когда Малькольм предложил ему объединить их таланты и познания и стать партнерами в нелегком бизнесе независимых гидов по прошлому. — Ты оказываешь мне честь, дружище. Но спасибо, не хочу. В Шангри-ла веселее. — Напряженность его улыбки подсказала Малькольму, что нужно сменить тему и запомнить, что к ней больше никогда не следует возвращаться.

«Римский город» был излюбленным местом Малькольма на станции Шангри-ла, наверное, потому, что он был специалистом по Древнему Риму. По обе стороны от входа в гриль-бар «Нижнее Время» Общий зал простирался, как некий огромный универсальный магазин, спроектированный Эшером. Занимая двести ярдов в ширину и почти втрое больше в длину, он представлял собой многоэтажное нагромождение балочных ферм, широких галерей, трапов и пандусов, балконов и торчащих из стен платформ; все эти конструкции были стилизованы самым причудливым образом, причем многие из них не вели абсолютно никуда.

Изящные фонтаны и бассейны сверкали бликами под неугасимым сиянием фонарей Общего зала. Порой на фоне голубой плитки фонтана мелькало яркое пятно — это проплывала какая-нибудь экзотическая рыба: их разводили, чтобы очищать бассейны от водорослей. Пол «Римского города» был выложен цветными мозаичными панно, имитирующими творения древних римлян, — в основном на средства владельцев соседних лавочек. На стенах кое-где встречались надписи и стрелки-указатели; мимо фасадов лавок и окон отелей вверх по стенам тянулись лестницы, ведущие на невидимые снизу этажи.

Некоторые пандусы и галереи все еще сооружались или по крайней мере выглядели неоконченными. Многие из них вели к ничем не примечательным участкам бетонной стены, другие — к изолированным платформам, вознесенным на высоту четырех-пяти этажей и опирающимся лишь на ажурные металлические леса наподобие тех, что возводят вокруг реставрируемого собора. Несколько пандусов и лестниц тянулись от беспорядочно раскиданных там и тут площадок и обрывались в воздухе, предоставляя зрителю гадать, ведут ли они вверх к чему-то невидимому или свешиваются вниз из какой-нибудь дыры в пустоте.

Малькольм усмехнулся. Большинство туристов, впервые попав в Шангри-ла, приходили к выводу, что распространенное название этого вокзала Времени, Ла-ла-ландия, происходит от безумных, лунатических прогулок в никуда.

Здоровенные щиты с объявлениями, написанными аршинными буквами, окружали со всех сторон несколько пустых участков, где балконы и галереи были перегорожены цепями. Эти конструкции даже не пытались стилизовать под остальную часть «Римского города». Объявления на нескольких языках предостерегали об опасности неисследованных Врат. Цепные ограждения предназначались не столько для того, чтобы что-нибудь случайно не забрело внутрь станции, а скорее чтобы ничто случайно не вышло наружу.