Марго не колебалась ни секунды. Она издала такой пронзительный вопль страдания, что у Малькольма волосы на затылке встали дыбом. Затем девушка зарыдала, да так, что это наверняка услышали за закрытой дверью. Переждав минутку, Кит снова подал ей знак, и раздался еще один великолепный вопль, сопровождаемый громкими всхлипами.

Уходя, Кит спокойно заметил:

— Прости, но Малькольму придется это забрать. Он снял с девушки сутану и вернул ее Малькольму, после чего подошел к двери и распахнул ее.

— Губернатор Салазар, пока я не могу сказать с уверенностью, ведьма эта девушка или нет, — выкрикнул Кит. — Но что мне уже ясно — с ней обошлись с неподобающей жестокостью. — В голосе Кита послышался мрачный упрек. — Господь не одобряет такого насилия над слабыми женщинами. Более того, вы оставили ее без одежды и без пищи. Несомненно, в первую очередь надлежит заботиться о душе и лишь потом — о теле, но мы всегда должны оставаться добрыми христианами. Дайте бедному ребенку одеяло, одежду и что-нибудь горячее поесть. После этого она должна получить возможность помолиться и поспать. А завтра мы снова испытаем ее.

Он поднял ладонь в благословении и двинулся к Малькольму. Марго закусила губы, когда Кит повернулся, чтобы уходить. В его глазах она прочла: «Держись, малыш, просто держись, и все».

Посланные губернатором люди принесли грубое рубище, одеяло и миску похлебки. Кит проследил, чтобы Марго оделась и завернулась в одеяло, дождался, пока она не прикончит похлебку, и лишь после этого разрешил снова запереть ее на ночь.

Вернувшись, они с Малькольмом завершили выслушивание исповедей. После всего пережитого обоим было неимоверно тяжело и противно этим заниматься. Но чтобы спасти Марго, надо было играть выбранные роли.

Исповеди местных грешников ошеломили Малькольма своей мелочностью. И тем не менее они давали неплохое представление о группировках, существующих в маленькой общине Лоренцу-Маркеша.

— Эти ремесленники, — горько жаловался сержант Жоао Браз, — ведут себя так, как будто они в Лиссабоне, а не в этой всеми забытой дыре! Мельник требует за помол двадцатую долю. А для чего ему она здесь? Тратить-то не на что! А пастухи такие лентяи! Вся их работа — валяться да смотреть, как их цыплята роются в грязи, а мы в это время должны охранять их никчемные жизни…

Пекарь-баск Ксанти изо всех сил поливал грязью солдат, которые «ко всем относятся, как к рабам, держатся не по чину высокомерно, а обязанностей своих не выполняют».

— Да разве они по ночам дежурят? Ха! Они дрыхнут всю ночную стражу, а просыпаются, только если крыса цапнет за ногу! Тогда они орут, как бабы, и уверяют всех, что по поселку ходит сам сатана! Да вот, например, этот кретин Маурисио с испугу открыл пальбу в три часа утра! Весь поселок перебудил, болван…

Губернатор с горечью жаловался на неряшливость, леность и слабую дисциплину.

Исповедь Николау-бондаря была нескончаемой тирадой против всех и вся в Лоренцу-Маркеше.

— Да без меня этого поселка вообще бы не было! Это ведь я здесь делаю бочки для воды. А в них хранятся запасы для кораблей, плывущих в Индию! Без меня Лоренцу-Маркеш до сих пор был бы полоской грязи, населенной безбожными язычниками!

И у кузнеца были свои жалобы.

— За прошедший месяц этот идиот бондарь уже трижды ломал рукоятки своих бондарных стругов. Что он с ними делает, что так ломает? А губернатор тоже хорош! Требует все новых ружей, а потом жалуется на цену, когда я объясняю ему, сколько это будет стоить и сколько нам с моим подмастерьем потребуется времени, чтобы изготовить даже самое простое…

Крестьяне с истинно баскской страстью ненавидели моряков.