Изменить размер шрифта - +
Не всем это нравилось, многим хотелось забыть Кавказ навсегда. Но еще у команды был такой общий принцип: каждый имеет право на свободу до тех пор, пока впрямую не задевает свободу и законные интересы остальных. Законных интересов у этих людей осталось немного.

В первую очередь безопасность, во вторую – сытость и тепло.

Воскобойников продолжил обозревать свой обширный сектор ближайших подступов к лагерю.

Солнце быстро набирало силу, его лучи уже лились золотистым густым медом на хвою и мягкую мшистую подстилку на земле. Дмитрий не слышал шагов напарника – бывший сержант-спецназовец двигался бесшумно даже тогда, когда в этом не было особой нужды.

Какой-то звук все же донесся сзади. Ничего в нем не было подозрительного, и Воскобойников продолжал смотреть вперед. «Может, оглянешься проверить?» – спросил внутренний голос. Семеро из восьми страдали мнительностью, Воскобойников входил в их число. Часто сущий пустяк заставлял напрячься все мускулы, схватиться за оружие и передернуть затвор.

Крыша у него не начала потихоньку съезжать, как у Толи Тарасова. А пустая тревога… Много ли найдется тех, кто смог бы на его месте жить как ни в чем ни бывало? «Может, все-таки оглянешься?» – повторил внутренний голос с интервалом в пару секунд.

Голова невольно совершила пол-оборота назад.

Напарника нигде не было видно. Возможно, он прибавил шагу и успел зайти в палатку. Возможно… Но в отряде изгоев существовало третье правило: никто ни в коем случае не должен оставаться один. В караул вдвоем, по грибы вдвоем, на рыбалку или стирку одежды вдвоем, на б…ки – если уж очень приспичило – вдвоем.

Сортирную яму устроили метрах в пятидесяти от лагеря, чтоб не воняло под носом. Пожелавшего облегчиться обязательно сопровождал «человек с ружьем». И никто не имел права ворчать, если у другого возникали проблемы с желудком.

Воскобойников смотрел на палатку, ожидая каких-нибудь изменений. В голове тикал секундомер, прошла почти минута томительного ожидания. Что предпринял бы он дальше, так и осталось неизвестным. Удар по голове отключил «картинку», и бывший летчик упал навзничь.

 

Майор Воскобойников и капитан Барсков по кличке Барсик были пилотами двух «сушек», получивших в самом начале первой чеченской кампании приказ атаковать аул Ведено. Тогда погибли дети Шамиля Басаева. Где именно стоял дом полевого командира, тогда еще не слишком широко известного? Кто из двоих пилотов выпустил ночью ту ракету? Вина легла в равной мере на двоих. Они узнали о случившемся не сразу – по прошествии полугода. Конечно, испытали острую жалость: чем виноваты дети? Но выбора в ту ночь не оставалось, полетное задание нужно было выполнять.

А спустя полгода поползли слухи, что Басаев выясняет номера самолетов. Начальство авиаполка успокаивало обоих пилотов – летный журнал в сейфе, куда посторонним доступа нет.

Первая чеченская уже подходила к концу. Воскобойников попал в Грозный за месяц до того, как столицу Чечни позорно сдали боевикам. Встретил там знакомого офицера из комендатуры и сразу понял по его лицу, что есть плохие новости.

Офицер рассказал, как в руки ему попали бумаги с брошенной боевиками базы. Все самое важное бандиты успели унести. Осталась в основном пропагандистская макулатура. Среди прочего номер газетенки со статьей, посвященной давнишнему обстрелу. Дети Басаева нигде не упоминались.

Приводилось общее число погибших мирных граждан, фотографии разрушенных домов, кое-какие подробности. Что хуже всего, указывались точные номера самолетов и паспортные данные обоих пилотов – Воскобойникова и Барскова.

Итак, Басаев точно знает убийц своих детей.

Самый мирный и покладистый чеченец до последнего вздоха будет искать случай отомстить. А что уж говорить о Басаеве? Даже если его где-нибудь шлепнут, у такого человека куча родни.

Быстрый переход