Я оглянулся на своих безмолвных товарищей и изобразил на лице какое-то подобие улыбки.

Мы шли по кишлачной дороге неизвестно куда. В мелкой, как пудра, пыли бесполезно было отыскивать следы солдат, и я выбирал направление интуитивно, стараясь держаться подальше от дувалов. Правда, тишина впереди нас в какой-то степени гарантировала безопасность.

Через полчаса мы вышли из кишлака на пустырь, который упирался в пологие сопки. Афганцы вдруг о чем-то загалдели и замахали руками.

– Ага! – обрадовался я, тоже увидев на сопке бронетранспортер, врытый наполовину в окоп. – Кажется, наши.

– Бале, шурави! – закивали головами афганцы и, как мне показалось, немного загрустили.

Я решительно свернул на пустырь и, почувствовав себя намного увереннее, быстро зашагал к бронетранспортеру. Через минуту, когда нас разделяло метров пятьсот, машина выехала из окопчика, съехала с сопки, остановилась. С ужасом я увидел, как в нашу сторону медленно поворачивается ствол башенного пулемета. Нас что, за «духов» приняли?!

Я сорвал с головы панаму и замахал ею с такой силой, что она вывернулась наизнанку. Потом закинул автомат за спину и, излучая всем своим видом гуманизм, побежал к бэтээру. К броне я подошел с блистательной улыбкой Сталлоне, не сводя глаз с триплексов. Из люка наконец высунулась голова, черная от солнца и обросшая бородой.

– Ты кто? – спросила голова.

– Свой! – как можно убедительнее ответил я.

Голова еще минуту рассматривала меня, изредка бросая взгляды на афганцев. Когда подозрение улеглось, на броню вылез ее обладатель – коротенький майор. Он сел, свесив ноги в люк, и наконец улыбнулся. Диковатый блеск его воспаленных глаз, потрескавшиеся губы, мрачная небритость делали майора очень похожим на Робинзона Крузо.

Я поведал майору короткую историю с фильтрапунктом и площадкой номер семь, не стесняясь крепких выражений.

– Да-а-а, – протянул майор. – Грустно… Да и у меня не веселее. Месяц назад выкинули в этот район и приказали стоять до особого распоряжения. Кажется, обо мне все давно забыли.

– А как здесь обстановочка?

Майор скривился как от зубной боли, но ничего не ответил. Я показал глазами на афганцев:

– Что ж мне с ними делать?

Майор долго чесал бороду.

– А что, ты среди них единственный наш ?

Я кивнул. Майор сочувствующе вздохнул. Он тоже много чего не понимал.

– Даже не знаю, что тебе посоветовать… – Он что-то прикидывал в уме, затем решительно махнул рукой: – Ладно! Отвезу тебя на свой страх и риск. В трех километрах отсюда наша «точка». Там разберешься, что к чему.

Афганцы дружно оседлали БТР, а за ними и я.

На «точке» нас встретил подполковник, который, не скрывая своего недоверия, долго рассматривая мое удостоверение личности, подробно расспрашивал о моей работе, просил назвать фамилии начальников. По-моему, он так до конца и не поверил мне, что я наш , но вынужден был прекратить допрос, потому что исчерпал весь запас вопросов. А потом отвел меня в сторону и, кивнув на афганцев, вполголоса сказал:

– Какого хрена ты с ними возишься?

– Мне приказано провести их на фильтрапункт.

Подполковник скривился и махнул рукой:

– Да они у себя дома. Пусть идут в кишлаки и занимаются своим делом. Что ты их опекаешь, как детей?

И я сделал то, что посоветовал мне осторожный подполковник. Подойдя к «старшему», я махнул куда-то в поля и сказал:

– Барбухай, рафик! Надо работать! Вперед!

Как ни странно, афганец меня понял. Он встал с земли, закинул автомат за спину и поплелся вниз.