Изменить размер шрифта - +
Ее классические изыскания вдохновили целую плеяду других естествоиспытателей на решение сходных проблем и тем самым подтолкнули лучшие умы современной цивилизации на исследование бездонных тайн, не дающих покоя нашему ничтожному интеллекту и нашим затуманенным сифилитическим мозгам. Отступление получилось длинным, но, полагаю, весьма поучительным. В следующей главе мы обязательно вернемся к рассказу о молодости Архиепископа и его романтических отношениях с С…и Б…с и дрочащими фотографами из Латинского квартала.

 

 

CAPITULUM VII Дрочащие фотографы, или Секреты страсти

 

 

— Лишь единожды, — продолжил Архиепископ, ни капли не изнуренный своими предшествующими трудами, — я ненадолго сошел с того духовного поприща, кое раскрыла предо мною доброта К…ы. Однако ограничения, связанные с учебой, поначалу были для меня столь же утомительны, как и для Фра Липпо Липпи в бессмертной поэме Браунинга, так что Искусство показалось мне все–таки неким компромиссом. Претворив свои мысли в дело, я вскоре очутился в Париже и снял квартиру в грязном подвальчике квартала Монпарнас. Моими соседями были фотографы: один, по имени Л…и, называл себя художником, а его партнер Г…с кичился своими деловыми способностями. Л…и был сыном пастора — некогда широко известного в Англии шарлатана, а мать, в отвращении от того, что родился мальчик, воспитывала его как девочку, насколько ей это удавалось. Он даже спал с ней до восемнадцати лет — о последствиях нетрудно догадаться.

Г…с был сопливым говнюком. Л…и носил длинные волосы, никогда не мылся и редко брился. Его снимки были ниже всякой критики, ну а манеры… Мерзкая парочка подлых маленьких скунсов!

На чердаке того же здания жила С…и Б…с, общая давалка всего квартала и живая иллюстрация Евклидовой теоремы о том, что Дыра всегда больше своей Четверти. То была грязная рваножопая мастерица с примесью ниггерской крови, проступавшей сквозь ее низовое белое происхождение. Она выкуривала целую уйму сигарет в день, а по ее гнилым зубам и смраду изо рта можно было изучать ее биографию. Она раздвигала тощие ноги перед всяким палаточным колышком, который могла заграбастать и силой затащить в свою вшивую, сифилитическую пихальню. Она долго была мокрощелкой Л…и, а теперь стала делить его с Г…с. Правда, они преимущественно дрочили, ибо штын из капустного кочана С…и был слишком резок даже для нюха Л…и, так что их корешки вряд ли могли как следует встать. Надеюсь, я больше никогда не увижу и не понюхаю образцы подобных червячков, и полагаю, ты простишь меня за то, что оскверняю твой слух столь тошнотворным вздором, хотя ты и журналист. (Могу поручиться за правдивость описания, поскольку прекрасно знаю эту свинью и мог бы вставить любого из трех лишь в порнографическую книгу. — Ред.) Мои художественные штудии продвигались очень медленно, так как бóльшую часть времени я отводил роману со Стивеном Джимсоном, к которому обращена Ода (см. ниже). Сей юноша обладал необычайной способностью находить содомитов в самых невероятных местах. Во время краткой прогулки по бульвару он опознавал собратьев по гомосексуальному пороку примерно в девяноста пяти процентах прохожих.

Он обретал счастье, лишь когда отыскивал сраку, в которой мог тотчас укрыться от холодного окружающего мира. Ему хотелось всегда знать, что по мановению его пальца тысячи девятидюймовых пушек сбегутся, дабы прозондировать коричневую трещину малютки Стиви. Я любил его шершавое симпатичное лицо; с великим пылом сосал его красивый, перетружденный карамельный жгут; выкачивал жидкое, но приторное семя из его головки; барахтался в чернильнице его очка. Я смешивал свою изобильную молофью с его не менее роскошным говнищем — словом, мы любили друг друга.

Счастливые деньки пролетали слишком быстрой чередой за взаимной мастурбацией, беспримесной содомией и всеми прочими изысками преуспевающего педераста.

Быстрый переход