Ах, какая попка! — воскликнула она. — Как приятно ее пороть! Какой славный задок! Я должна — хочу — могу — буду — могла бы, хотела бы, должна была бы сечь ее. Она одно временно исчерпала запас вспомогательных глаголов и ресурсы вспомогательного пиздотыка (купленного во Вспомогательных товарах), и отброшенный годмише праздно упал на пол. Позвольте мне, мадам! — сказал я, впервые выступив вперед. Благодарю вас, святой отец! — ответила она, и я просунул свою папистскую грушу в ее фруктовую корзину. Тогда модистка принялась за дело, и розга блеснула в воздухе.
как чуть было не обмолвился в стихах Вальтер Скотт. Ах! — завопила она в полнейшем восторге неистовой похоти. — Я буду сечь — сечь сечь сечь — сечь сечь — сечь сечь — сечь — сечь — сечь — сечь сечь — сечь — сечь сечь сечь — сечь сечь — сечь — сечь сечь сечь сечь — сечь — сечь сечь — сечь — сечь сечь сечь — сечь — сечь сечь сечь сечь сечь сечь — сечь — сечь сечь — сечь сечь — сечь — сечь — сечь — сечь сечь сечь тебя, любимая. (Обращаю внимание знатоков бичевания на ритмические различия между нею и элегантной школьной учительницей.) Это продолжалось так долго и однообразно, что, наверное, будет лучше, если ты попросишь своих читателей возвращаться к началу всякий раз, как только им понадобится вызвать требуемую эрекцию, — по песенному принципу, — а потом кончать, словно в заключение последнего куплета.
Ребенка уже развязали и позволили ему вымыть свое израненное седалище, пока элегантная учительница и легкомысленная модистка сидели на роскошной софе и восстанавливали растраченные силы вином и пирожными, беседуя о прошлых приключениях и воображая новые сладострастно–соблазнительные сцены.
Однако мой собственный опыт был намного серьезнее. На мой взгляд, бичевание — лишь насмешка, если жертва при нем выживает. Когда я достиг совершеннолетия, отец решил устроить настоящий пир. Его многочисленные чернокожие рабы (да, знаю, дружище Г…мс…т, ты думаешь, что я лгу, но хотя к моменту моего рождения отец мой жил во Франции, потом он купил плантацию в Вест–Индии, и, как послушный сын, я отправился туда на веселое празднование), его многочисленные чернокожие рабы, как я только что сказал (да ты парень не промах, я тоже знаю, что рабство отменено в большинстве стран Вест–Индии, но мой отец жил на секретном острове, который даже не нанесен на карту и защищен от посторонних глаз туманами, вызванными беспрестанным пердежом его моряцкого населения), его многочисленные чернокожие рабы (надеюсь, теперь–то все ясно?) незадолго до этого составили разветвленный и потаенный заговор: они условились срать мимо кадок с мелассой, тем самым лишая своего хозяина продуктов старательно разработанной им диеты, состоящей из отходов сахарного тростника. Поэтому он решил, что их наказание должно послужить уроком для всего острова, и в то же время собрался отметить мое совершеннолетие в соответствии со столь благоприятным моментом.
Вероятно, ты считаешь, что этому стоит посвятить целую главу и отдельную— беременности Лейлы. Тогда я прервусь и уделю часок–другой пузочесанию и мандогребству с какой–нибудь из свободных дырок, пока ты настучишь все то, что я уже рассказал.
CAPITULUM X Семейные сношения
— Под широкой верандой фамильного особняка выстроились в ряд рабы. Надсмотрщики с длинными пастушескими бичами и могучими жесткими елдаками стерегли их, изредка утоляя похоть в дымящихся негритянских жопах. Отец и матушка вышли с сестрой и со мной и, не теряя зря времени, заняли позы для тех услад, что составляют основу семейного уклада во всем мире. |