— Да не буду я моргать! — наконец, воскликнул я. — Всё хорошо, правда. Лучше вы объясните, что происходит. Я совершенно ничего не понимаю.

— То есть как? — нахмурился он. — Ты не в курсе?

— Да абсолютно. Вообще не понимаю, о чём вы говорите, — честно ответил я.

Иннокентий Павлович взял листок, затем сложил его в четыре раза, немного подумав, порвал, выбросил в корзину для бумаг и долго на неё смотрел, видимо, решал, не стоит ли сжечь свою записку.

Затем произнёс:

— Да ко мне тут из госбезопасности ребятки приходили, интересовались тобой, — начал он, следя за моей реакцией.

Ну а для меня стало всё понятно. Всё же я ещё не пришёл в себя. Совсем ничего не соображаю. Видимо, это как раз то, о чём говорил министр безопасности Кожин. Что нам постараются сохранить гражданскую жизнь, и чтобы служба на государство никак не отразилась на нашей частной жизни. Вот, видимо, с начальником и решили провести беседу. Мне думалось, государственная машина штука неповоротливая, а тут вон как быстро всё сделали.

— Значит, интересовались тобой, — продолжал тем временем Иннокентий Павлович. — Я сначала отрицал, что знаю тебя. Сказал, что не видел такого, не помню. Потом опомнился, смекнул, что перебарщиваю. Ну и сказал, что ты у меня работаешь. Дал тебе хорошую характеристику, что инженер ты достойный. Работу свою знаешь, ответственный. Ну и всё как надо.

— Так, — протянул я. — И что дальше было?

— Мне сказали, что ты можешь исчезнуть, — после слова «исчезнуть» он сделал большую паузу, снова посмотрев на меня. — Ещё сказали, что иногда тебя будут привлекать, — снова долгая пауза, и за мной наблюдет. — к особо важной государственной работе. В общем, просили тебя в эти дни не дёргать, но зарплату платить. Обещали, что такие пропуски будут компенсироваться из государственного бюджета. А я при этом не должен создавать тебе никаких проблем и препятствий. А если вдруг ты пропадёшь, всячески тебя прикрывать. Как я понимаю, дальше эти командировки, настоящие, имею в виду, я должен буду согласовывать с… — Он закашлялся. — Блин, вот уж не думал, что на старость лет у меня появится куратор из ФСБ. — покачал он головой. — Так, во что ты там вляпался, Ларионов?

Слушал я его рассказ и не знал, как себя вести и как реагировать. Наш начальник не тот человек, с которым можно шутить, но тут я не удержался.

— Боюсь, Иннокентий Павлович, если я вам расскажу, мне придётся вас убить, — ответил я без тени улыбки.

Он долго смотрел на меня в ответ. Сначала я его выражение лица транслировало нечто вроде «Ну попробуй, рыпнись. Я сам тебя прямо на месте положу и замочу». Потом до него начало что-то доходить. Он мотнул головой, хмыкнул, а потом начал ржать.

— Ну, Ларионов. Шутник, блин!

Я тоже не удержался, и рассмеялся в ответ.

Наконец, отсмеявшись, он спросил:

— Выпить хочешь?

Я помотал головой, не на работе ведь, да ещё и утром.

— Так, не расскажешь, что там у тебя?

— Не расскажу, не могу, — ответил я.

— Ну смотри. Если помощь нужна будет, предложение в силе, — произнёс он.

— Спасибо вам большое. Очень польщён, — кивнул я.

— Ладно, Ларионов, — начальник не удержался и достал небольшую бутылку коньяка Hennessy VSOP. Налил себе в коньячный бокал и опрокинул залпом. — Иди, работай. И это, лучше не шути больше. Не получается у тебя это.