— Отек легких, — сказала Рита Эмин остальным, затем повернулась к Элен. — Не хочешь ли кислорода, дорогая? — спросила она.

Элен отмахнулась от предложения. Над ней было голубое небо и столько роз, тех самых, которые во время дождя источают аромат клевера, и других, от которых на пальцах остаются лимонные разводы, и роз цвета крови, и роз белых, как облака. Срежешь одну розу, и на ее месте вырастут две, говорят садовники, и так оно и было. Розы были одна краше другой, и такие красные, как драгоценные камни. Элен Дэвис пыталась сказать: «Посмотрите на них», — но единственный звук, который ей удалось выдавить из себя, убедил их в том, что она задыхается.

— Отходит, — произнес один из добровольцев, человек, который выполнял свою работу достаточно долго; он даже не вздрогнул, когда Карлин заплакала.

Это был один из охранников, сын Мари и Билли Бишопа, Брайан, он довольно долго работал в Хаддан-скул и даже некоторое время назад чинил мисс Дэвис холодильник. Все говорили, будто мисс Дэвис противная, но Брайан ни разу этого не замечал, она усадила Брайана за стол, пока он работал, больше никто в школе не делал ничего подобного. Она дала ему в тот жаркий день стакан лимонада, и теперь Брайан Бишоп отвечал ей добром за добро. Он взял мисс Дэвис за свободную руку и сел напротив Карлин, как будто у него дома не простывал ужин, как будто у него было полно времени.

— Она уходит без страданий, — сказал он Карлин.

Кто-то из бригады, должно быть, выключил духовку, когда заходил в кухню позвонить в полицейский участок и сообщить о смерти в кампусе, потому что несколько часов спустя, когда Карлин вспомнила о пудинге и поспешила вынуть сковородку, пудинг оказался прекрасно пропеченным, а сироп сверху пошел пузырями и был еще теплый. В директорском доме догадались, что что-то происходит, когда подъехала «скорая помощь». Доктор Джонс вызвал Боба Томаса, который отправился выяснить, что же случилось, и очень удивился, поняв, что откуда-то знает шофера из медицинской бригады. Человек, которого Боб Томас так и не смог вспомнить, был Эд Кемпбелл, из обслуживающего персонала, он косил лужайки и посыпал солью дорожки в Хаддан-скул уже больше десяти лет. Стоял мрачный вечер, дурные предчувствия так и витали в воздухе.

Боб Томас дождался звонка из больницы в Гамильтоне; ему сообщили, что свидетельство о смерти оформлено, и он велел дежурному охраннику позвонить в колокол часовни. Все собрались в обеденном зале, и тогда было объявлено о смерти Элен Дэвис. Она проработала в школе так долго, что никто не мог себе представить жизнь без нее, никто, кроме Эрика Германа, который уже сбился со счета, сколько лет он ждал, пока освободится место заведующего кафедрой.

— Если она была так сильно больна, это самый лучший исход, — сказал Эрик, когда увидел, насколько расстроена Бетси.

Но его слова ее совершенно не утешили. У Бетси было такое чувство, будто что-то уронили в колодец, что-то ценное и незаменимое, мир стал казаться гораздо меньше, когда мисс Дэвис перестала быть частью его. Бетси извинилась и пошла в «Святую Анну», небо было черное, звездное, холодное и бездонное. Северный ветер сотрясал деревья, но в зеленой беседке за «Святой Анной» спали в ветвях два кардинала, один серый, как древесная кора, а второй алый, как сердцевина розы.

Карлин все еще находилась в кухне, наводила порядок. Она надела один из белых фартуков мисс Дэвис и была по локоть в мыльной пене, она плакала, отчищая кастрюли. Карлин выпила уже три бокала мадеры, которая стояла в шкафчике под мойкой, и вино сильно на нее подействовало: лицо у нее пошло розовыми пятнами, а глаза покраснели. Первый раз за все время черный кот не просил, чтобы его выпустили в темноту, вместо этого он сидел на столе и неуверенно мяукал. Когда Бетси вошла, она бросила пальто на кухонный стул и посмотрела на полупустую бутылку мадеры.