Изменить размер шрифта - +
 — Шэнди снова машет в камеру. — И ты бы мне эту экскурсию не устроил, если б кто-то мог узнать и ей рассказать. — Она улыбается уже в другую камеру. — А я хорошо выгляжу на камере. Ты когда-нибудь на телевидении был? Мой папаша раньше часто там светился, делал собственные рекламные ролики. Я тоже иногда снималась. Наверное, могла бы карьеру сделать, но кому хочется, чтобы люди постоянно на него таращились?

— Никому… кроме тебя. — Он хлопает ее по ляжке.

Кабинеты расположены на первом этаже. У Марино — самый классный, какого никогда еще не было, с сосновыми полами, с защитными рейками на стенах и декоративной лепниной.

— Видишь, восемнадцатый век, — с гордостью говорит он. — Здесь, наверное, столовая была.

— Наша столовая в Шарлотте раз в десять больше.

Шэнди оглядывает комнату, жуя резинку.

В его кабинете она впервые, как и вообще в этом здании. Попросить разрешения не хватает смелости, да Скарпетта все равно бы отказала. Но после бурной ночи Шэнди снова завела песню насчет того, что он у Скарпетты на положении раба, чем испортила ему настроение. Потом Скарпетта сообщила, что у Люшеса Меддикса спустило колесо и что они опаздывают, а Шэнди опять взялась за свое, мол, он вкалывает впустую и мог бы хоть раз устроить ей экскурсию, о которой она просит всю неделю. В конце концов, она его девушка и имеет право увидеть, где он работает. Поэтому он и сказал ей садиться на мотоцикл и следовать за ним по Митинг-стрит.

— Настоящий антиквариат, — хвастает Марино. — Брали у старьевщиков, в лавках у барахольщиков. Док сама все заново полировала. Ну как, а? Впервые за всю жизнь сижу за столом, который старше меня.

Шэнди устраивается в кожаном кресле и от нечего делать начинает выдвигать ящики.

— Мы с Розой долго прикидывали, что здесь к чему, и сошлись на том, что ее кабинет был хозяйской спальней. А самая большая комната, где офис Дока, называлась у них салоном.

— Ерунда какая-то. — Шэнди заглядывает в ящик. — Тут же ничего не найдешь. По-моему, ты просто не хочешь возиться с файлами, вот и суешь все куда попало.

— Я точно знаю, где у меня что лежит. Собственная каталожная система, все рассортировано по ящикам. Что-то вроде десятичной системы классификации Дьюи.

— Ладно, раз так, умник, где твой карточный каталог?

— Здесь. — Марино стучит себя по выбритой до блеска лысине.

— А у тебя тут есть какие-нибудь интересные дела? По убийствам? Или, может, фотографии, а?

— Нет.

Шэнди встает, обтягивает кожаные штаны.

— Так шефиня, значит, заняла салон. Я хочу посмотреть.

— Нет.

— Имею полное право. Раз уж ты вроде как принадлежишь ей.

— Я ей не принадлежу. И туда мы не пойдем. Да там и нет ничего, кроме книжек да микроскопа.

— Но дела по убийствам у нее там есть?

— Нет. Самые важные дела мы держим под замком. По крайней мере те, что были бы тебе интересны.

— Салон. Теперь и нет никаких салонов. — Рот у Шэнди не закрывается. — Глупо.

— Раньше были, и салоном комнату называли, чтобы отличить ее от гостиной, — объясняет Марино, гордо оглядывая кабинет — со свидетельствами на обшитых панелями стенах, большущим словарем, которым он никогда не пользуется, и нетронутыми справочниками, которые Скарпетта передает ему, когда получает новые, дополненные издания. А главное, с трофеями, добытыми на дорожках кегельбана, — аккуратно расставленными на встроенных полках бронзовыми кубками. — Гостиная — комната официальная, со строгой обстановкой, сразу за дверью. В ней принимали тех, кого не собирались долго задерживать.

Быстрый переход