Может быть, душеприказчики и в самом деле собрались на кладбище, но никто из них, за исключением Жоры Инкубатора, на глаза Даосову попасться не спешил. Или прятались, сволочи, или в засадах сидели. Реинкарнатор брел по аллее, с тревогой поглядывая на голубые огоньки, помигивающие на могилках, и ощущал всевозрастающее беспокойство. Жора Инкубатор такого придумать не мог, не решился бы он в отношении карнача такую пулю отлить. А это значило, что слушок о заказанном убийстве Даосова среди подушников действительно прошел. И ничего хорошего это не сулило. Более того, это значило, что, пока все не утрясется, никто ему ни единой души не продаст. Хорошо еще, что старые запасы неплохие оставались. И ходить Даосову теперь надо было, как говорится, пятками вперед. Подушни‑ков напугать легко, у них по обе стороны кладбища, мягко говоря, недоброжелателей хватает. Их Борис Романович не боялся, весовые категории у них не те, но не зря говорят, что от врагов лишь Бог защищен…

– Эй, – тихонько позвали из кустов. – Души не нужны? Борис Романович остановился и осторожно повернулся на голос. Из кустов на него испуганно смотрела острая хитрая мордочка. Душеприказчик, позвавший Даосова, был молод, пацан еще совсем, и чем‑то напоминал крысу, хотелось даже подойти ближе и проверить, не тянется ли за ним голый розовый хвост. Однако Даосов сдержался. Похоже, незнакомый подушник готов был дать деру при любом его неосторожном движении.

– Ты что, новенький? – поинтересовался Борис Романович, ежась от вновь заморосившего дождя.

– Почти, – признался его собеседник. – Племяш я Ловкача. Знаете такого?

– А где же сам Ловкач?

– А его на новое Ворошиловское кладбище работать позвали, – сказал новоявленный душеприказчик. – Там товара побольше будет, вот он меня сюда и пристроил, чтобы место не пропало.

– А как ты догадался, что меня души интересуют?

– Кто еще с подушниками ночью на кладбище разговаривать будет? – нахально удивился подросток. – Я сразу допетрил, что вы из карначей.

– Ишь ты, смышленый какой, – хмыкнул Даосов. – Ладно, говори, что у тебя есть?

– Солидного ничего нет,.. Обычные души. Маковецкий Владимир Дмитриевич, поэт, четвертое рождение… Балабанов Аким Георгиевич, одиннадцатое… Бочков Федор Борисович, этот, пожалуй, интересен, дядя его птичкой отметил… Седьмое рождение, в пятом – губернатор Царицына Рогозин, в третьем – личный шут Ивана Грозного… тот самый… Никитин Семен Николаевич, из разночинцев, шестое рождение… Ну и так далее… Всего тридцать пять душ. Если возьмете, то сами дома посмотрите. Будете брать?

– Все с завещаниями?

– Да нет, С завещаниями только трое – Балабанов, Бочков и еще один, местный поэт, который Маковецкий. Его вчера похоронили, так мы с дядькой его еле перехватили. На его могиле штук восемь душеедов дежурили: видно, крепко он кому‑то насолил, от души ему намолили. А остальных можно использовать как угодно, претензий не будет.

– Рано вы Маковецкого прихватили, – сказал Борис Романович. – Даже девяти дней ждать не стали.

– Так заказник же! – удивился мальчуган. – По договоренности.

– Сколько ты за них хочешь?

– За Бочкова – полторы сотни, за Маковецкого – стольник, а остальных оптом по десятке отдам.

– Пятьсот восемьдесят, правильно?

– Хорошо считаете, – качнул головой юнец.