Геометрия стола меняется. Донован все еще смотрит на него с другой стороны длинной оси, но перспектива искажается все сильнее, пустой стул на противоположном конце поворачивается к нему, и он больше не пустой. Там что-то восседает — нечто, оставшееся от изначального хаоса. Возможно, это человек, а может, нет. Очертания скрыты в тени, ничего нельзя сказать наверняка. При лучшем освещении у него могло оказаться лицо, и Фудир внезапно и необъяснимо рад здешней полутьме.

— Донован, справа от тебя…

Донован качает головой.

— Нет, справа от тебя.

— Педант? Не время для шуточек.

«То, что я наблюдаю, сидит справа от Ищейки, в дальнем конце стола. Возможно, это какой-то результат его глупого вывода».

«Или дурное воспоминание, что сидит рядом с тобой», — парирует Ищейка. Но Шелковистый видит новенького возле Силача, а Силач видит его возле Шелковистого. Все они необъяснимым образом сидят в противоположных концах длинной оси стола. Само собой, Внутренний Ребенок видит его сразу везде.

«Если время прекратит свой ход, ты будешь жить вечно».

Нервный смешок.

«Я бы поразмыслил над сутью».

— Тихо, Ищейка! Кто говорит? Кто ты?

«Намаете. Приветствуйте бога изнутри».

— О нет, только не это, — произносит Фудир. — Нет, не надо. Не этот старый трюк.

«Смерть — это жизнь, что не заканчивается».

«Это нонсенс. Смерть — это конец жизни».

«Пусть он уйдет!» — Ребенок крепко прижимается к Шелковистому Голосу.

«Смерть — это нонсенс, ибо со смертью чувства не заканчиваются. Изменение приносит боль, а жизнь — это изменение. В смерти нет изменения, следовательно, и боли».

«Что ты пытаешься нам донести?»

— Он ничего не может нам сказать, дурак! — Кажется, голос Фудира вот-вот надломится. — Он просто выброшенная частица нас, не менее глупая, чем все остальные.

«Какой путь нам избрать? Бросить Мéарану? Убедить ее оставить поиск? Лететь к Гончим или бежать от них?»

— Это не оракул, Педант! Донован, сделай что-нибудь!

«Выбирайте любой путь. Вам не избежать того, что ждет в конце».

«Но какой путь дольше? Если нужно, мы можем и потянуть время».

«Тяните, если желаете. В пустоте времени даже самая длинная жизнь — не более чем искра. Она не более чем одинокий человек в безбрежности Вселенной. Твоя молодость мертва. Конец отведенного тебе времени уже близок, и в нем ты обретешь отдых от нескончаемой борьбы, освобождение от Колеса».

— Донован! Стол!

Стулья исчезают, разлетаясь подобно галактикам, стол будто растворяется. Фигуры Донована, Силача, Ищейки и остальных переходят в красный спектр. Фудир знает, что это означает. Его разум распадается на части. Он слышит смех, похожий на шелест засохшей осенней листвы. Силач слева и Ищейка справа уже вне досягаемости, но он бросается вперед, тянет руку — и…

…И его рука касается горки соломы посреди стола. За ним сидит только он. Соломинки, подкрашенные на концах, накиданы без всякого порядка. Фудир колеблется, тянется и так осторожно, словно обчищает карман, берет с верхушки ярко-красную. Он держит ее перед собой в ожидании, не осыплется ли конструкция.

Она не разваливается, и он с улыбкой тянет вторую. Эта по краям зеленая и, должно быть, вылезла из-под двух других. Его рука не дрожит, горка не падает; с удовлетворением он откладывает соломинку в сторону.

Так он достает их с полдюжины, но вдруг поверхность столешницы становится зеркальной, и он не может отличить настоящие соломинки от отражений.