Втолкнули в машину, и Иванов почувствовал, что сидит на ребристом металле.

— Куда вы меня везете? — спросил, как в пустоту. — Куда вы меня везете?

— Заткни хавальник! — Голову прижали к кузову. На него дохнули гнилыми зубами. Он слышал, как дребезжит стекло, чьи-то руки сдавили ему шею. Когда он закашлялся, его отпустили.

— В Тирасполе я на спор за ночь мешок ушей притаскивал, — словно в продолжение разговора похвастался один из них.

— А пальцы ты не отрезал? — спросил другой.

— С пальцами возни много, — посетовал первый.

Чувствовалось, что он даже поморщился.

— Стало быть, — заметил второй, — у тебя узкая специализация.

— Стало быть, — согласился тот. — Самое главное, что ты при этом испытываешь. Ты становишься охотником! Настоящим охотником!

— Знакомое чувство, — согласился второй. — Я иногда по три дня в засаде сидел. Не поверишь — удерживал один азарт.

— Я требую встречи с господином Дурново... — напомнил о себе Иванов.

Принялись за него.

— Твой сын убил человека. Ты что, не понял?!

— Он не мог этого сделать, он неделю сидит у вас в подвале...

— Мы нашли его отпечатки... Есть свидетели...

— Этого не может быть...

На этот раз его ударили, несильно, но со вкусом, и он окончательно понял, что имеет дело с профессионалом. Наручники больно врезались в запястья. Когда-то, когда он занимался боксом, так же резко и со знанием дела тренер бил по лапе, которую он держал обеими руками.

— Приехали. Выходи!

Выволокли боком, так что его ноги лишь скользнули по ступеням лестницы. Не дали упасть, зато пару шагов волокли на коленях.

— Видишь? Видишь?!

Сдернули мешок. В лужицах крови на асфальте, среди стреляных гильз, валялись автоматы.

У грузного мужчины в автомобиле, проткнутого словно ради любопытства, левый глаз был выбит пулей. На кончике носа запеклась капля крови. Из открытой дверцы свисала нога. На заднем сиденье — юноша с изрешеченной грудью. Ладони в дырках. Оба белые, как восковые куклы. На мостовой рассыпаны зеленые банкноты. Вокруг молча стояла угрожающая толпа.

— Деньги, конечно, он не успел... — бормотали мимоходом. — Но слушай, это тоже твой...

Тот, у кого были гнилые зубы, имел маленькую головку на длинном теле и руки-плети. У него была вихляющаяся походка, чувствовалось, что у него поставлен удар правой, потому что когда он делал шаг, то невольно имитировал его плечом и характерным движением стопы — словно отталкиваясь носком от асфальта и чуть-чуть выворачивая при этом пятку.

— Абсурд! Отвезите меня к господину Дурново.

— Люди видели... — Оба не утруждали себя логикой.

Второй был похож на тяжелоатлета с перекачанной шеей и квадратным затылком. На его предплечье красовалась наколка: "Они не помнят нас — хороших, но не забудут нас — плохих". Смотрел тяжело и равнодушно, слова бросал редко, словно ему все давным-давно наскучило, и Иванов решил, что он и есть главный.

— Везите меня к господину Дурново, — сказал он ему.

— Отвезем... отвезем... — ответил он многозначительно и с такой же угрозой, с какой говорил об отрезанных ушах.

Какой-то человек пересчитывал деньги и за неимением ничего другого складывал их в зонтик. Один из охранников говорил со следователем и пару раз указал на Иванова. Прежде чем его затолкали назад в машину, он успел оглянуться: зонтик несли двумя руками — осторожно, как венчальную свечу.

На обратном пути его несколько раз ударили прикладом по ребрам.