|
Потом она решила, будто он Глауксов брат, совершающий паломничество. За разговорами время шло незаметно, а Белл оказалась очень милой малышкой. При падении она сильно повредила левое крыло, и Стрига понимал, что она нескоро сможет вернуться к себе домой. Жаль, ведь бедняжка так сильно тосковала по семье. Она часто с плачем просыпалась среди бела дня и звала маму, папу или сестер. Неожиданно для себя Стрига искренне привязался к Белл и знал, что будет скучать, когда она улетит. Он понимал, что рано или поздно ее должны найти. Стриге нравилось слушать истории Белл о Великом Древе, хотя во время таких рассказов малышка частенько заливалась слезами. Наверное, это было то самое дерево, о котором шептались у него дома, когда речь заходила о так называемых Книгах Тео.
Когда Белл доела принесенную им мышку, Стрига услышал негромкий шелест крыльев снаружи. Он подошел к отверстию дупла и выглянул. Вот уже вторую ночь, а может быть, даже дольше, ему казалось, будто за их дуплом кто-то наблюдает. Но вокруг все оставалось спокойно. «Наверное, мне просто показалось. Неудивительно, ведь я так устал… Смертельно устал!» Стрига всего несколько ночей тому назад прилетел сюда по Цзун-фуну. Просто поразительно, что ему удалось найти выход из туннеля, ведь на этой стороне не было никаких указательных цюй, хотя близнецовый ветер был несколько слабее, чем у входа. Того, кто отныне называл себя Стригой, просто бесцеремонно выплюнуло на берег Гуаньчжо-но, но и это было еще не все. Ему пришлось проделать еще больший путь, чтобы добраться до этого леса. А ведь, скажем прямо, совы его рода были не слишком искусны в полете. Одно дело — мчаться по Цзун-фуну, и совершенно другое — работать крыльями самому, без всякого попутного воздушного течения. Как назло, он добрался до леса как раз перед началом штормового ветра, и тут ему на голову шлепнулась Белл… Его размышления были прерваны новым шорохом, на этот раз раздавшимся еще ближе. Он был прав. Кто-то наблюдал за ними. — Глазам своим не верю! — прошептала сова с огромным белым лицом, похожим на изрядно потрепанную луну, другой сове, со шрамом на клюве. — Синяя сова! В жизни не видела ничего подобного. — Я тоже, мать-генеральша. — И я, — хором ответили три другие совы, две из которых были сипухами, а третья — пещерной совой. — Что он тут делает? — Мне кажется, он ухаживает за раненым птенцом, пострадавшим во время последнего шторма, — предположила пещерная сова. — Думаете, это может быть кто-нибудь из той детской тренировочной экспедиции, о которой вы недавно докладывали? — Сова с огромным лицом резко обернулась к трем своим сопровождающим. — От Серебристой мглы до Амбалы путь не близкий, — ответила самая крупная из сипух. — Но недавний шторм был частью сезонных западных ветров, так что кого-нибудь из птенцов запросто могло отнести даже на такое расстояние. Все может быть. Глаза луноликой совы грозно заблестели. — Страйкер, ты думаешь о том же, о чем я думаю? Страйкер был одним из трех сов, всегда знавших, что на уме у их предводительницы. Из трех сов, сопровождавших луноликую сипуху, он единственный лично сражался — причем трижды! — с Ночными стражами. — Да… То есть, так точно, мать-генеральша! Это слишком хорошо, чтобы даже надеяться на такое. — При чем тут надежда, Страйкер? Забудь это глупое слово. Все дело в конструктивном воображении. Оно заставляет события происходить. Только дураки надеются, а воображение требует ума! У кого нет воображения, у того никогда ничего не получится. Но я умею заставлять события происходить. Однако должна признать, что если в этом дупле в самом деле окажется птенец Ночных стражей, — тут Нира понизила голос до свистящего шепота, — то правосудие будет особенно сладким! Справедливости ради надо сказать, что Нира далеко не всегда придавала такое большое значение воображению. |
