— Надо установить причину, — пояснил Глеб.

— Понимаю, — закивал Усов, — закон суров, но это закон! А если я вам помогу? Честно говоря, мне ее жаль, себя тоже жалко и покойного Колю… Эта женщина способна высосать из мужчины не только деньги, силы, ум, но и порядочность. Коля не был исключением, как ни прискорбно. Она запутала его в долгах, толкнула на должностные проступки. Вот и причина.

— Простите, но…

— Понимаю, — повторил Усов. — Хотите спросить, откуда я, собственно… Это тоже непросто. Коля все же оставил записку, но Нина ее порвала и спустила в унитаз. Я надеюсь на вашу чисто человеческую и профессиональную порядочность, потому говорю. Я первым пришел с ней в квартиру… Поверьте, это было ужасно! — он прикрыл глаза рукой. — Она взяла с меня слово никому не говорить о записке, но обстоятельства вынуждают.

— Какие? — заинтересовался Глеб.

— Разные… В том числе то, что мы когда-то были близки, а теперь это тяготит меня. И дело не в том, что она требует материальной помощи, дело в другом. Смертью Коля искупил грехи, и свои, и ее!

Он помолчал, задумчиво помешивая ложечкой остывающий кофе.

— Теперь речь идет о памяти друга, а мы все же были друзьями. И я вас прошу ради его памяти… Он все равно не сделал ничего плохого или предосудительного, а долги семьи так и остались. Поможем, чем можем, выкарабкаются, но память Коли… Теперь причина вам известна.

— И мне надо успокоиться? — закончил за него Глеб.

— Я сказал только то, что хотел сказать, и не вправе диктовать вам какие-либо выводы, — развел руками Борис Иванович. — Зная, что вы ищете причину, я открыл ее вам, чтобы меня не мучила совесть.

— Спасибо, — Глеб встал, положил на край стола деньги, — благодарю за беседу и за прекрасный обед.

— Зачем? — покосившись на купюры, сморщился Усов. — Мы же взрослые люди! Я не покупаю вас обедом и не взятку предлагаю.

— Вы тоже должны меня правильно понять, — застегивая пиджак, ответил Соломатин.

III

Старый переулок встретил Глеба сонной, знойной одурью. Поднявшись к квартире Фомина, Соломатин на всякий случай позвонил. Нет, тихо, половик у двери высох, съежился и даже замочная скважина вроде чуть поржавела.

Выйдя во двор, Глеб уселся на лавочку в тени старого дерева. Сидевшая на другом конце лавки старушка с коляской недовольно сморщилась:

— И чего наш двор облюбовали? Что ни день, приходют, сидят, курют, плюются. То один, то другой…

— Простите, — Соломатин подсел поближе к бабке. — Кто сидит? Вы не волнуйтесь, я из милиции.

— Почем мне знать? Ваше дело выяснить. Вона, один сидит, — кивнула бабка на противоположную сторону переулка. — Здеся сидел, да я согнала, курит много! Который день тута околачивается, будто делов у него других нету. Я спрашиваю: чего сидишь? А он: товарища жду, обещал прийтить.

— Какого товарища?

— Не сказал, — сердито поджала губы старуха. — Очень вам, молодым, надо с нами объясняться. Вы теперя сами себе хозяева. Поди спроси, может быть, тебе скажет?

— Придется, — Глеб встал. — Спасибо.

Не дождавшись ответа, он пошел к Садовому кольцу. Войдя в телефонную будку, набрал номер начальника местного отделения — с Володькой Шестаковым они много лет работали вместе. На счастье, Шестак оказался на месте.

— Доставить? — хмыкнул он.