То, в чем он до этого шел навстречу, недоказуемо, а сейчас зримо обозначилась грань, ступив за которую, подставишь себя… Нет, шут с ними, пусть клянут его и презирают. Он хочет спокойно получить причитающийся пенсион с отставкой.
— У вас все? — как подчиненного мелкого ранга спросил он. Спросил жестко и зло. — Тогда будьте здоровы!
XIV
— Эксгумация сейчас практически бесполезна, расхаживая по кабинету, говорил Глотов. — Хотя не исключаю возможности ее проведения. Ты читай, ребята хорошо поработали, целая система крупных хищений прослеживается по месту службы покойного Филатова. Кончик ниточки есть, скоро весь клубочек размотаем, и приведет он, как в той детской сказочке, к мифическому Оракулу и «поставщикам по февралю». Тебе тоже попотеть придется, заходя с другого бока к тепленькой компании. Чем больше влезаю в дело, тем крепче уверенность, что падчерица Филатова не ошиблась, написав заявление об убийстве. Конечно, окажись у нас под руками Фомин, было бы проще, но парень нас боится, как, впрочем, и остальных.
— Сами виноваты, — поднял голову Соломатин. — У меня иногда возникает ощущение, что мы очень долго болели, а теперь помаленьку начинаем выздоравливать. Медленно, но выздоравливать. Однако многие в это не верят. Вера штука такая — убить можно быстро, а завоевать ее снова…
Сейчас, сидя напротив неприбранной, ежеминутно запахивающей на груди линялый ситцевый халатик молодой женщины с младенцем на руках, Глеб вспомнил разговор с Глотовым.
— Чего хотите-то? — убирая свободной рукой со лба потные волосы, устало спросила подружка Жорки-Могильщика.
Соломатин покосился на развешенное по веревкам бельишко, на небогатую обстановку загородного домика. Хорошо, что он нашел Люсю, плохо, что нет самого Жорки. Попробовать поговорить с ней откровенно? Поверит ли? Не просто, как человек человеку, а как милиционеру, увидит ли в тебе правду и опору, защиту и справедливость? Не секрет, что один дурак, надевший на себя милицейский мундир, может принести столько вреда, что потом не отмоешься никакими газетными публикациями о героизме.
— Хочу узнать, где Жора, — ответил Глеб.
— В Москву поехал, — придерживая прыгавшего у нее на коленях ребенка, сказала Люся. Достав из кармана платок, вытерла им слюни на губах своего чада. — Дела у него. Обещал уехать скоро отсюда.
— Куда? — заинтересовался Соломатин.
— Куда? — отмахнулась Люся. — Сам не знает, врет постоянно. Думает, я не понимаю, дурочку нашел мозги пудрить обещаниями. Вот он, подарок его, Клавка.
— А я думал, мальчик, — улыбнулся Глеб.
— Ага, похожа, вся в отца, — бледно улыбнулась Люся. — Тоже вырастет болтушкой. Зачем он вам? Просто так из вашей конторы не приезжают, да еще в такую даль.
— Когда вернется? — словно не слыша ее вопросов, продолжал гнуть свое Соломатин. — Зачем поехал, не говорил?
— Он все письма писал, — горько усмехнулась Люся. — Я-то, дура, думала, что другую нашел, собрала одно порванное, сложила по клочкам. Он ведь как: обязательно выпивши пишет. Пропади она пропадом, эта водка…
— Вы насчет письма, — деликатно напомнил Глеб.
— Ах да, сложила я клочки, а там все какому-то Вите он грозит заявить на него, если тот денег не заплатит. Не знаю! — упреждая вопрос Соломатина, покачала она головой. — Ни Вити не знаю, ни его адреса, ни Жоркиных дел. Ничего не знаю. Письмо он отправил, а потом ходил в город звонить. Вернулся довольный, сказал, что договорился обо всем, скоро ему заплатят и мы уедем на юг. |