Разделся он, правда, не совсем, а только до плавок, которые надел в тот жаркий день, чтобы иметь возможность, не заходя домой, выкупаться после работы. Теперь Юра надеялся, что террористы придумали этот стриптиз не по маньяческой прихоти, а исключительно из деловых соображений — а значит, не станут заставлять парламентера разоблачаться до конца. Все равно он не смог бы спрятать в плавках никакого оружия, кроме данного ему природой. А это оружие, как известно, в противоборстве с террористами неэффективно.

В общем, Юра Сажин, получив инструктаж от множества спецов и больших начальников и в силу обилия информации пропустив всю ее мимо ушей, пошлепал по нагретому бетону к «тойоте», притаившейся за стойкой самолетного шасси.

По пути Юра думал о том, как хорошо быть героем на словах и на глазах у восхищенной публики вызваться добровольцем для выполнения задания, которое тебе наверняка не поручат. А вот поручили же. И не то, чтобы Юра был труслив, и не то, чтобы он хотел как-то по-особенному выпендриться, а все-таки, по мере приближения к машине террористов, дрожь в коленках и сосание под ложечкой становились все основательнее.

— Стой! — вдруг приказали из машины. Парламентер остановился метрах в пятнадцати от машины, у яркого огня рулежной дорожки. Требование террористов дать побольше света до сих пор не было выполнено, однако здесь и так было не слишком темно — во всяком случае, к этому месту ни с какой стороны нельзя было подобраться незаметно.

— Кто такой? — спросили из машины через мегафон.

— Сами же звали человека из милиции. Вот я и пришел.

— Кто такой, я спрашиваю! — голос террориста зазвучал угрожающе.

— Сажин из городского управления.

— Врешь, наверное. Ладно, неважно. Слушай и запоминай. Мне нужен транспортный самолет, «Ил-76». Пусть он подойдет сюда как можно ближе и раскроет свое хавало. Внутри должны быть три миллиона долларов и четыре парашюта. Нет, лучше восемь. На всякий случай. И ни одного лишнего человека — только экипаж. Мой напарник все это тщательно проверит, и если что не так — я убиваю малолетку. Все понятно?

— Понятно.

— Даю на все три часа. Потом начинаю делать малолетке больно. Если в три часа ночи я еще не улечу отсюда, то эту девочку никогда не полюбит ни один мальчик.

— Скотина.

— Не хами. И пусть добавят света на поле. Сколько можно напоминать? И не забывайте — моя граната со мной.

Крокодил показал Сажину гранату, зажатую в кулаке.

— Не удивляйся, — добавил он. — Рука у меня не устала. Когда вокруг все спокойно, я вставляю чеку обратно. Но никто кроме меня не знает, когда она есть, а когда ее нет. Ведь вы же не станете рисковать, чтобы это проверить? Не надо, прошу вас. Пожалейте бедных пассажиров.

— Еще пожелания будут?

— Шагай к своим. И не забудь передать им все, что я сказал. Дословно, если сможешь.

Сажин молча развернулся и пошел к аэровокзалу, раздумывая о том, что главный из террористов ведет себя чересчур спокойно для человека, у которого в руках граната с выдернутой чекой. Однако чем черт не шутит! Проверять это действительно очень небезопасно. Ведь этот Кружилин — явный псих, а шутки с такими людьми часто кончаются весьма плачевно.

А впрочем, что в лоб, что по лбу, и куда ни кинь — всюду фунт лиха. На данный момент у заложников гораздо больше шансов погибнуть, нежели остаться в живых. Хотя бы потому, что за три часа можно, хоть и не без проблем, добыть пустой транспортный самолет — но самолет, набитый долларами, за этот срок взять неоткуда, особенно ночью.

И ведь теперь уже не отмажешься, сказав, что это рекламный трюк, а никакое не похищение.