Всё в этом зале роилось и копошилось, и если и было подчинено какой-то идее, то слишком уж бестолковой.

Подняв глаза к потолку, я заметил тёмные пятна в форме неровных кругов. Пришла в голову мысль, что это следы от душ рыцарей, убитых на стадионе.

Я услышал хруст сухариков и осторожно повернул голову.

— Что, решил с другом прийти? — уточнил Путилов.

В свете ламп его наконец удалось разглядеть как следует. Лицо — пунцовое, под цвет упаковки из-под сухариков, как у человека перед апоплексическим ударом. Цвет глаз заставил подумать о рыбе на ржавом траулере, седая щетина на дряблых щеках, из носа торчали седые длинные волосы, белый маленький шрам на щеке необычной формы, как от удара вилкой. На как будто раздвоенной голове — пляжная панама.

— Я ещё не нашёл ящик, — прошептал я едва слышно, в десять раз тише, чем говорил Путилов, но он посмотрел на меня как на бомжа с пакетом на голове, который кричит вслед всем входящим в метро «шлюха!»

— Не смей о нём здесь говорить. Знаю, что пока не нашёл, дальше что?

Он почесал шрам и повернулся ко мне всем лицом, я заметил, что левый глаз у него был светлее правого — как серое небо перед дождём над ржавым траулером с рыбой.

Рабочие приколотили доски и теперь натягивали последний канат. Я смотрел на тех двух рыцарей под нами. Они как будто нарочно остановили бой, нарочно приблизились к трибуне, нарочно один из них стал крутить рукоятку меча, как фокусник.

— Что ты хочешь спросить?

— Спросить?

Теперь Путилов глядел на меня со спокойным умилением, как на чужого, какого-то совсем ординарного ребёнка.

— Хорошо, я хотел спросить...

— Не о ящике!

— С чего вы вообще решили, что я хочу что-то спросить?

— У нас с тобой как бы телепатия, но в одностороннем порядке.

— Слишком много вопросов. Вы можете ответить на все?

— Конечно.

— Всё дело в той шутке?

— Да. Но не совсем, — Путилов глубоко задумался. — Точнее, не только в ней. И, по большому счёту, вообще не в ней.

Он не издевался, я наблюдал физически трудное продвижение его мысли.

— Майя с этим как-нибудь связана?

— Связана, — сказал Путилов и снова задумался.

— Или не связана?

— Так сразу и не объяснишь.

Путилов забрался умаслившимися пальцами к себе в нагрудный карман и достал тщательно и многократно свёрнутый пакет сухариков. Он развернул его. Запрокинув голову, он опустил ладонь с сухарями на рот, как крышку. Крошки посыпались между пальцев.

Тут я заметил, что один из рыцарей, высокий и плотный, в шлеме с красно-белым примявшимся ирокезом что-то говорит судье и показывает на меня. Судья покачивал головой и посмеивался.

— Вы можете сказать хоть что-то конкретное? Что это за люди? Секта? Они сатанисты, правильно?

Путилов стал поглядывать в зал. Всё-таки у него были совершенные глаза безумца — запавшие, маленькие, беспокойные. А панама как будто детская — детская панама, он стащил её у ребёнка!

— Ладно. Это ты всё равно узнаешь, какая разница, от кого. Это орден. Очень древний орден. И он кое-кому поклоняется. Ты легко можешь...

— Эй! — крикнул кто-то внизу, и я обернулся.

Рыцарь с придавленным ирокезом шёл прямо ко мне, гремя амуницией. Он взмахнул ногой, попытавшись перелезть через деревянное ограждение, но не сумел, даже несмотря на длинные оленьи конечности. С трудом вернув на место ногу, он стал делать жесты рукой.