Не выдержав, Абрамов стащил сам с подставки и, поднявшись на пару ступенек, сунул мне в руку гидрант, весь ужасно обшарпанный, тяжёлый и неудобный.

Я даже не стал пытаться приладиться, просто ударил наконечником в шкаф, и брызги стекла полетели в стороны. Звон был оглушительный, но в первую секунду мне было наплевать — я почувствовал такой прилив свободы, как будто пробежал голышом по лугу в солнечный день. А потом заметил кровь на ладони. Кровь вперемешку с красной краской с двери.

Наверху послышались голоса и звук сдвигаемой мебели. Я схватил ящик, в котором что-то гулко перекатилось, и мы понеслись к двери, Абрамов выбил её ногой без остановки, и только теперь я услышал, как противно и громко орала сигнализация — как младенец, которому вставили искусственную мембрану вместо лёгких.

Абрамов бежал впереди, на ходу пытаясь достать брелок с ключами. Передо мной мелькал его красный затылок, его большая спина, они становились то далеко, то близко, как в грубо нарезанных кадрах оперативной съёмки.

Я размахивал на ходу рукой, которая была вся в тёмной крови, как пурпурным флагом обёрнута, её обдувал холодный ветер, и ящик крепко сидел у меня под мышкой. Мы проломились через кусты и оказались прямо возле нашей машины, заехавшей на бордюр одним колесом.

Я вдруг вспомнил сказанные с усмешкой слова Абрамова: «Если тебе начнут отпиливать голову, не стесняйся, звони». Откуда он знал про отпиливание? Тот рисунок у меня на стене с пилой? И это странное совпадение со стремянкой...

Багажник уже был открыт, и я машинально бросил туда ящик, а через секунду лежал на земле.

Над головой раздался голос Абрамова:

— Спасибо за ящик, старик. Отдохни здесь немного, ладно? — Голос был не запыхавшийся, ровный. — И настойку эту не пей больше. Гадость. И ещё, ты не знал, наверно: она с болотной землёй.

Хлопнул сначала багажник, а потом и дверь. Машина тронулась, и шины слегка затрещали, проезжая по первому в этом сезоне снежку.

Я лежал один посреди пустой улицы, а из меня текла кровь на снег. Видя, как вспыхивают огромные окна стадиона «Фрезер», я вспомнил, что оставил там куртку. Кажется, в ней остались проездной на метро и паспорт. Ха-ха, и паспорт, конечно же, я должен был спрятать паспорт именно в куртку. В потайной карман. Может, мне даже удастся доказать, что меня подставили — кто бы ещё умудрился оставить на месте кражи паспорт.

Я высосал из ранки немного крови и сплюнул на асфальт. На зубах словно похрустывало стекло, я осторожно провел языком, но ничего острого не почувствовал. В заднем кармане завибрировал телефон.

Полпервого ночи и незнакомый номер.

— Ало.

— Ящик у тебя? — спросил угрюмый голос из трубки.

— Он почти у меня.

— Где ты? — раньше голос Путилова звучал куда жизнерадостнее. Я даже задумался, он ли это.

— Я немного устал. И не знаю, где здесь ближайшее метро. Я слегка потерялся.

Пока я сидел на асфальте, мимо медленно проехала тонированная иномарка с потухшими фарами. Водитель открыл окно, чтобы получше меня разглядеть, закрыл и поехал дальше. И снова стал слышен этот уютный скрип шин по снежку.

— Ящик у тебя или нет?

— Не совсем. Он только что был у меня. Но тут кое-что случилось.

Я услышал вздох, вырвавшийся из самых глубин и без того глубокого нутра Путилова.

— Я знал, что ты конченый долбоёб, Саша. Ты как дитя с особенным развитием. Но если до завтра...

— Это всё? — спросил я, заметив, что молчание затянулось. Повертел телефон в руке. Он был разряжен.

* * *

Не помню обратной дороги.