Память Юргенсона хранила многое из прошлого, но это было давно, а теперь он смотрел по сторонам с чувством крайней брезгливости.

— Ну, мистер Юргенсон, может, все же начнем разговор? Вам ведь, наверное, хочется ночевать дома, а не в камере?

— Ты чего уперся, сынок? — спросил Юргенсон молодого следователя с лицом, как у хорька, и такого же суетливого. Он то перекладывал с места на место папки, то прятал авторучку в карман и доставал другую. То отодвигал стул, то придвигал его.

— Мне интересно услышать от вас, что произошло в ресторане «Павлин», мистер Юргенсон, и кто привел в действие бомбу? Кто дал указание взрывать ресторан?

— Ты что, дурак, парень? Ты думаешь, что я взорвал ресторан, находясь внутри него?

— А вы напрасно кидаетесь оскорблениями, мистер Юргенсон. На вас висит обвинение в терроризме, а тут никакие адвокаты не помогут и никакие деньги не сыграют никакой роли.

— Где мои адвокаты, кстати?

— В делах о терроризме следствие имеет право на свое усмотрение ставить вопрос о контактах подозреваемых с адвокатами.

— Ты взятку из меня выбиваешь, что ли?

— С чего вы взяли? — усмехнулся хорек.

— Ну ты же сам сейчас говорил — никакие деньги не помогут. А это прямой намек, я же вашего брата казенного немало повидал. Если про деньги заговорили, готовь конверт…

— Я не из таких, мистер Юргенсон, — заверил следователь, хотя его глаза говорили об обратном.

— Ладно, сколько ты хочешь? Пять сотен хватит? — спросил Юргенсон, в упор сверля следователя взглядом.

— Давайте вернемся к нашему делу, — сказал тот, в который раз перекладывая на столе папки.

— Ну давай вернемся, только у меня ранение. — Юргенсон показал на заклеенный пластырем лоб. — А врачу меня еще не показывали, хотя обязаны, это я и без адвокатов знаю. Если мне станет плохо, я подам на тебя в суд. Не на следственный отдел, а именно на тебя — персонально! Скажу, что именно твое личное плохое и предвзятое отношение, ну и прочие бла-бла-бла. И вот тогда ты попрыгаешь, как таракан на сковородке!

— Вы не сможете предъявить мне лично ничего серьезного, мистер Юргенсон, — сказал следователь и, резко поднявшись, подошел к стене, чтобы прихлопнуть папкой мокрицу. Затем вернулся на место. — У вашего иска не будет никакой судебной перспективы.

— А мне эта перспектива не нужна, — сказал Юргенсон и ухмыльнулся. — Я просто немножко побросаю дерьма в твой послужной список, и мой иск к тебе с его формулировочкой будет лежать в твоем личном деле до пенсии, врубаешься?

Начиная понимать, куда он клонит, следователь выпрямился, на его заостренном личике появилось беспокойство.

— Я же ваш народец хорошо знаю. Вы же друг дружку подсиживаете и дерьмом обливаете при каждом удобном случае, потому что генеральских должностей мало, а желающих попасть на них — выше крыши.

— Я… запрещаю вам говорить со мной в таком тоне.

— Значит, сдаешься, да? Зови адвоката, теперь уже можно.

— Нет, мы должны довести допрос до конца, — упрямился хорек, но уже из последних сил. Юргенсон видел это.

— В таких случаях, приятель, принято советоваться с более опытными товарищами, — подсказал он следователю. — Но для этого нужен повод, чтобы выйти. И я тебе его дам. Своди меня в сортир, мне отлить нужно.

— Нет. Расскажите все, как было, свожу в сортир…

— Я сейчас нассу прямо здесь в штаны, а потом скажу, что ты надо мной издевался.