|
— Иди сюда! Кошка стремительно уносится вглубь гаража. Она пролетает мимо моего старого велосипеда и врезается в стойку для велосипедов. Велосипед шатается, и я прыгаю впереди подхватываю его прежде, чем он успевает грохнуться на пол. Руль у велосипеда покрыт пылью; невзирая на почти непроглядную темноту в гараже, я ощущаю эту грязь. Одной рукой я придерживаю велосипед, а другой ощупываю стену в поисках выключателя. Наконец я зажигаю верхний свет. И тут же все в гараже делается совершенно обычным: машина, мусорные урны, газонокосилка в углу, банки с краской и запасные канистры с бензином, аккуратно составленные в пирамиду в другом углу. Среди банок сжалась в комок кошка. По крайней мере, выглядит она достаточно прилично — во всяком случае, пена изо рта не валит, и струпьев не видать. Бояться нечего. Еще шаг по направлению к кошке, и та снова кидается прочь. На этот раз она пролетает рядом с машиной и, обогнув меня, выскакивает во двор. Прислонив велосипед к стене гаража, я замечаю, что на одной из ручек до сих пор надета фиолетовая махровая резинка для волос. У нас с Линой были одинаковые велосипеды, но она любила поддразнивать меня, утверждая, что ее велосипед быстрее. Мы бросали велосипеды на траве или на берегу, а потом регулярно их путали. Лина запрыгивалана велосипед, едва притронувшись к педалям, а я взбиралась на него неуклюже, словно мелкий карапуз, и мы вместе ехали домой, хохоча взахлеб. Однажды Лина купила в дядином магазине две резинки для волос — себе фиолетовую, мне синюю — и потребовала, чтобы мы надели их каждая на руль своего велосипеда, чтобы их можно было отличить друг от дружки. Теперь резинка вся в грязи. Я не ездила на велосипеде с прошлого лета. Это хобби, как и сама Лина, осталось в прошлом. Почему мы с Линой были лучшими подругами? О чем мы разговаривали? У нас же нет ничего общего. Мы любили разную еду и разную музыку. Мы даже верили в разное. А потом она ушла, и это разбило мне сердце, так что я чуть не задохнулась. Не знаю, что бы я делала, если бы меня не исцелили. Теперь я могу признать, что я, должно быть, любила Лину. Не противоестественным образом, нет — но мои чувства к ней явно были своего рода болезнью. Иначе отчего какой-то человек способен разнести тебя вдребезги — и заставить чувствовать себя цельным? Порыв пройтись окончательно покинул меня. Теперь мне хочется лишь обратно в постель. Я выключаю свет и закрываю дверь гаража, тщательно задвинув щеколду. Повернувшись обратно к дому, я вижу на траве листок бумаги, уже испятнанный росой. Минуту назад его тут не было. Кто-то явно просунул его через ворота за то время, что я находилась в гараже. Кто-то следил за мной — и, возможно, следит прямо сейчас. Я медленно иду через двор. Я ловлю себя на том, что тянусь за листком. Я наклоняюсь, чтобы подобрать его. Это зернистое черно-белое фото, явно скопированное с оригинала. На нем — целующиеся мужчина и женщина. Женщина отклоняется назад, запустив пальцы в волосы мужчине.Он улыбается даже во время поцелуя. Под фотографией напечатано: «Нас больше, чем вы думаете». Я инстинктивно комкаю листок. Фред был прав: сопротивление здесь, оно гнездится среди нас. Откуда-то же у них взялась копировальная техника, бумага, разносчики листовок. Где-то хлопает дверь, и я подпрыгиваю. Внезапно ночь словно оживает. Я бегу к главному входу и, проскользнув в дверь и запирая ее за собой, совершенно забываю, что нельзя шуметь. На секунду я застываю посреди прихожей со скомканной листовкой в руке и вдыхаю знакомые запахи полироли и клорокса. Я иду на кухню и выбрасываю листовку в мусорное ведро. |
