– Жизнь тебя раскрыла и закалила. Ты не бежала от бед, окуналась в них, преодолевала, перебарывала. Человек боится не самих событий, а собственных страхов.

– В хорошие события тоже погружалась с головой.

– Как быстро промелькнула жизнь! Будто не было этих прожитых десятилетий. Ободзинского вспомнила: «Возможно, жить осталось уж совсем немного». Талантлив был, но быстро сошел, – вздохнула Инна. – Я вот подумала… Помнишь песню «Листья желтые над городом кружатся»? Вся страна ее пела. Она буквально восторженное сумасшествие вызывала. И не только молодежь бесновалась. Но на смену ей пришла другая. Она была чуть хуже, но её приняли на ура, потому что первая приелась. Так и в семьях: надоела, надоел…

– Существует мода на песни, а она меняется. И любовь тут ни при чём.

– Мы с тобой со студенчества любим «Солнышко лесное» и «Милую» в исполнении Сличенко. Песню тоже можно полюбить так, что её пронесешь через всю жизнь. Почему некоторые песни не надоедают?

– Талантливые. Сравнивать любовь к песне и к человеку – все равно, что влюбленность и страсть называть словом «любовь». Чудачка, заблудилась ты в своих рассуждениях. Сколько песен мы в сердце держим!

– Крыть нечем. Ты, как всегда, права. – Инна стушевалась, шутливо-кокетливо повела глазами и картинно заломила руки.

– Ну, совсем как в немом фильме! – улыбнулась Лена.

Но уже через минуту Инна грустно пробормотала:

– Листа вспомнила, его «Пляску смерти». Хотелось понять, уловить фразировку, присвоить сердцу и… воспроизвести в голове стук костей скелетов. А знаешь, Шопена надо деликатней, нежнее играть, не страстно. Он под другие руки и души писал. И инструмент надо уметь понять, прочувствовать.

– Ты прекрасно знаешь теорию музыки и саму музыку, а мне не дано. Я ее только чувствую.

– Я – счастливый человек. Рядом со мной столько прекрасных людей находилось! Я их уважаю, обожаю, люблю. Не могу себе представить, что было бы со мной, если их изъять из моей жизни. С ума можно сойти, – сказала Лена.

– Трагедия, слов нет. А наша дружба на чём держится? Если быть до конца честной – на твоей снисходительности. Именно поэтому мы за всю жизнь ни разу крепко не поссорились.

– И на твоей тоже.

– А сегодняшнее мое поведение тебя не шокировало, не напрягало?

– Даже не удивило. Все знают, что провокация – твоя вторая натура. Но твои лучшие качества для многих наших сокурсниц прячутся за семью печатями. Они под грифом «секретно», – улыбнулась Лена.

– У меня же своя собственная шкала ценностей. А почему, сама себе толком объяснить не могу, – слабым голосом, в котором звучал отзвук усмешки, произнесла Инна. И в ее лице что-то мгновенно неуловимо изменилось. Она хотела сказать «была», но не стала лишний раз заострять внимание Лены на своей жизненной драме.

И та в свою очередь с готовностью закивала. Ей было не по себе от невыносимо горького тона подруги. И даже дело всей её жизни, над которым она перед этим размышляла, утратило в её глазах свое сакральное значение и на время словно бы полностью выветрилось из её головы.

– Много ли встретилось тебе ярких путеводных звездочек, которые повлияли на тебя, повели по жизни? – спросила Инна.

– В детстве: детдомовская кухарка, потом бабушка, учительница математики.

– А у меня была ты – мой талисман. Тебя сам Всевышний ко мне прислал. Судьбу благодарю за это. Я не сразу это поняла. Твоя честная категоричная душа обладала каким-то непостижимым мерилом правильного отношения ко всему происходящему вокруг.