Изменить размер шрифта - +
Ева схватила цепочку, опасаясь подвоха, но Сергей остался доволен ее решением. Обогнув кресло, он помог надеть цепочку: убрал мокрые волосы со спины и справился с застежкой. Столько отеческой заботы сквозило в его движениях, что Ева на краткий миг поверила, будто все обойдется.

   — Нам надо поговорить, — он присел на край стола.

   — Давно пора, — она сложила руки на груди, кожей ощущая кулон, который удивительным образом придавал ей твердости.

   — Я не буду ругать тебя за побег и за взлом, — он оглянулся на распахнутый сейф и усмехнулся. - Мы забудем об этих недоразумениях, словно их не было. Если, конечно, ты согласна.

    Ева смекнула: он торгуется. Почему бы не подыграть?

   — Что от меня требуется взамен?

   — Не так много. В обмен на мою доброту ты выслушаешь меня и попытаешься понять.

    Она приподняла брови. Не душу же он ей намерен излить, в самом-то деле!

    Сергей прикрыл сейф и вернул картину на место. Некоторое время он молча изучал ее, забыв, что в кабинете есть кто-то еще.

   — Что ты думаешь об этой картине? — прервал он молчание.

   — Я плохо разбираюсь в искусстве.

   — Приглядись к ней. Что ты видишь?

    Ева вздохнула. Не так она представляла разговор по душам. Покоряясь, она впервые по-настоящему посмотрела на картину. Судя по треснувшему слою краски, полотно было старым. Возможно, дорогим. Художник запечатлел пятерых всадников в момент скачки, но выбрал для этого мрачные тона: преобладали черный и красный оттенки, от чего мерещилось, будто полотно вымазано запекшейся кровью.

   — По-моему, она жуткая, — призналась Ева.

    Сергей рассмеялся.

   — Допустим. Но неужели это все, что ты видишь?

   — Можно мне подойти? - картина пробудила в ней любопытство. Она уже и сама чувствовала: за ней кроется нечто еще помимо больного воображения ее создателя.

   — Конечно, — Сергей отошел, освобождая Еве место.

    С близкого расстояния были видны микротрещины на холсте и крупные мазки. Черные балахоны всадников развивались на лету, волосы откинулись со лба. Глаза лошадей и людей горели безумием, бешеный галоп лишил их рассудка. Художнику удалось искусно передать движение. Казалось, лошади вот-вот покинут холст и пронесутся мимо Евы, всколыхнув воздух и пропитав кабинет стойким запахом пота с навозом.

   Лошади отличались мастью. Замыкающая была белоснежной, как мука высшего сорта. Перед ней скакала огненно-красная лошадь. Чуть впереди шла черная. Ее на полкорпуса опережал бледно-зеленый скакун, а первой была золотистая лошадь, ведущая за собой остальных.

    Ева недаром считала себя сообразительной девочкой. Она легко провела параллель между лошадиной мастью и оттенком бриллиантов в кулонах. Цвета идеально совпадали. Стоило обратить внимание на сходство, как она разглядела на шеях всадников точно такие же украшения. Ее собственный кулон был на первом всаднике, лицо которого с равным успехом могло принадлежать как мужчине, так и женщине.

    Картина несла в себе сакральный смысл, и Ева не знала, хочет ли его постигать, но все-таки спросила:

   — Кто это?

   — Всадники, — голос Сергея был полон триумфа.

   — Я вижу. Но кто они?

   — Это, — Сергей из-за ее спины ткнул в дальнего всадника, выглядящего бледно, даже болезненно, — всадник по имени Мор. В его воле напустить болезни на людей и скотину. Перед ним скачет Война. Ей дано взять мир с земли, чтобы люди убивали друг друга.

Быстрый переход