Пацаны действительно заскучали, но не обиделись.

— По кону так по кону, — сказал тот же самый, белобрысый, в плечах пошире Саниного. — Налей, Витюха, на посошок.

Витюха открыл непочатую бутылку, Сане из уважения плеснул чуть больше, чем другим. Белобрысый сказал:

— Давай в открытую, по крупной? Раз спешишь.

— Давай, — согласился Санек. Играли против него только белобрысый с Витюхой, остальные наблюдали. Поставили каждый по три штуки, и Витюха раздал по три карты, лицом вверх. У него мелочевка, зато у Санька и белобрысого — Толян, кажется, — выпало по две картинки. Свара.

— Поделим? — предложил Санек без особой надежды.

— Ну зачем, — удивился Толян. — Добавляй пятерик.

Саня покрыл. Теперь на кону громоздилась целая клумба «зелени». Любо дорого посмотреть. Потянули, кому сдавать. Выпало Сане. Но он знал, если нарвался на кидалу, это не поможет. Он и сам неплохо владел некоторыми карточными приколами, но в такой компании нечего и пробовать. Раздавая, следил за пальцами партнера, почти уверенный, что оттуда выпрыгнут минимум три тузяка. А следить бы надо за тем, кто водку разливал. Белобрысый сыграл честно, у него набежало пятнадцать очков против Саниной двадцатки. По комнате пронесся будто вздох разочарования, и Саня простонал вместе со всеми. Такого фарта ему еще не выпадало, а вот догола раздевали часто. Естественно, он маленько размяк и не обратил внимания, кто подал пойло в чашке. Махнул залпом, чтобы освежить пересохшую глотку.

Вырубился мигом, только искры в глазах полыхнули. Он после гадал, что за отрава? На клофелин не похоже. Кло-фелином его уже травили, там другие ощущения. У двадцатитрехлетнего Сани Голубева жизнь в последние годы задалась насыщенная, в ней всякие случались напасти, но недаром он носил гордую кликуху «Маньяк». Любые трудности, выпавшие на его долю, он преодолевал и всегда шел к цели с уверенной улыбкой.

Очухался среди ночи, в стороне от цивилизации, в диком подмосковном лесу. На теле ни царапины, но в душе муть. В карманах ни шиша, даже водительскую ксиву забрали босяки. Обидно еще и потому, что колонулся, как фраер. Надо было, конечно, отчаливать прямо из сортира. Другой вопрос, не пасли ли на выходе? Но без яда в крови, может, отмахнулся бы как-нибудь. Во всяком случае шанс уйти с бабками был, и он им не воспользовался. Спеленали, как новорожденного.

Прямо из леса, кое-как добравшись до родного Замоскворечья, Санек наведался к Мареку Зинчуку, который в их маленькой кодле был за центрового. Интеллигентный человек по кличке «Протезист». Под его началом семеро пацанов второй год держали под прицелом несколько торговых точек в районе вокзала и один фирменный магазин с загадочным названием «Гамаюн-шоп», напротив музея Бахрушина. Музей тоже пытались взять под свою опеку, но тут не обломилось. Директор музея показал им ведомость зарплаты, по которой выходило, что общий у всех сотрудников месячный достаток едва переваливал за шесть тысяч. Однако и без музея шайка не бедствовала, на хлеб с маслом хватало. Тем более, Марек хотел в ближайшее время провести несколько крупных акций совместно с Каширскими ребятами, что, по его словам, выведет их на качественно новый уровень.

Марек не обрадовался его чересчур раннему приходу, но принял как всегда по-братски. Пустил в душ, угостил завтраком, водочки налил, но, выслушав рассказ о Саниных злоключениях, помрачнел и насупился.

— Нет, брат, так не пойдет, — обронил наконец.

— Чего не пойдет? — удивился Санек.

— На мою помощь не рассчитывай.

— Почему? Они же козлы сраные…

— Они, может, и козлы, но ты со мной советовался, когда в «Ласточку» полез?

— Почему я должен советоваться?

— Хорошо, и что ты реально предлагаешь?

— Как что? Вечерком грянем, разнесем к черту заведение.