- На то есть какие-то особые причины?

Он подал мне телеграмму.

- В ней говорится, будто моя мать нездорова.

Я развернул телеграфный бланк и, пробежав глазами отпечатанные строчки, отметил для себя, что на самом деле в ней говорилось о серьезной болезни матери.

- Весьма сожалею...

Доктор Новак отрицательно покачал головой.

- Вы не верите сказанному здесь?

- Я не верю, что эту телеграмму отправила моя жена, - сказал он. - Моя мать и в самом деле стара, но у нее на редкость крепкое здоровье. Всего два дня назад она рубила лес. Нет, телеграмму, как я подозреваю, состряпали русские, чтобы заставить меня побыстрее возвратиться домой.

- Зачем?

- В Советском Союзе не хватает ученых, и, я полагаю, они намерены депортировать меня, принудить к работе на одном из своих заводов.

Я недоуменно пожал плечами:

- А зачем же тогда они разрешили вам поехать в Берлин?

- Судя по всему, приказ о моей депортации только что получен из Москвы, и советские военные власти желают вернуть меня как можно скорее.

- А вы телеграфировали своей жене, чтобы она подтвердила это?

- Да. Все, что она ответила: я должен немедленно вернуться.

- Итак, вы хотите знать, не арестовали ли ее иваны?

- Я обратился в военную полицию здесь, в Берлине, - сказал он, - но...

Тягостный вздох безошибочно обрисовал мне результат его визита в полицию.

- Нечего было и надеяться, они не помогут, - сказал я. - Вы правы, что пришли ко мне.

- А вы сможете мне помочь, господин Гюнтер?

- Это значит, что придется отправляться в зону, - сказал я, большей частью адресуясь к самому себе, будто меня надо было убеждать в этом. - В Потсдам. Там, в штабе Группы советских войск, можно кое-кого подкупить. Думаю, это будет вам стоить далеко не пару плиток шоколада. Нет ли у вас случайно нескольких долларов, доктор Новак?

Он отрицательно покачал головой.

- Кроме всего прочего, мне тоже причитается кое-какой гонорар. - Я кивнул на его портфель: - Что там у вас?

- Боюсь, только бумаги.

- Может, найдется что-нибудь стоящее среди вещей в отеле? Он опустил голову и безнадежно вздохнул.

- Послушайте, господин доктор, а что вы предпримете, если ваша жена и в самом деле задержана русскими?

- Не знаю, - угрюмо ответил он. На мгновение его глаза потускнели.

Похоже, дела у фрау Новак обстоят не блестяще, подумалось мне.

- Подождите минутку, - оживился он, запустил руку в нагрудный карман своего пальто и вынул золотую авторучку. - Вот, посмотрите, это подойдет? Фирмы "Паркер". Восемнадцать карат*.

______________

* Сплав, содержащий семьдесят пять процентов золота.

Я быстро прикинул стоимость ручки.

- Примерно тысяча четыреста долларов на черном рынке. Да, эта безделушка понравится Ивану. Русские любят авторучки почти так же, как часы. - Я с намеком приподнял брови.

- Боюсь, что не могу расстаться со своими часами, - сказал Новак. - Это подарок моей жены. - Он растерянно улыбнулся.

Я сочувственно кивнул и решил позаботиться о себе, пока он окончательно не раскис.

- Теперь поговорим о моем гонораре. Вы упомянули, что работаете на металлургическом заводе. У вас нет доступа в лабораторию?

- Ну конечно нет.

- А в плавильный цех?

Он задумчиво кивнул, и вдруг его осенило:

- Вам нужен уголь, не так ли?

- Вы можете достать немного?

- Сколько вам нужно?

- Килограммов пятьдесят будет достаточно.

- Договорились.

- Приходите через сутки, - сказал я ему. - Надеюсь, к тому времени у меня появится кое-какая информация.

Спустя полчаса, оставив записку жене, я вышел из дому и направился к железнодорожной станции.

В конце 1947 года Берлин походил на громадный некрополь с надгробиями разрушенных зданий - скорбный памятник потерям в войне.

Во многих районах города довоенная карта улиц была столь же бесполезна, сколь и средство для мытья окон.