Потом он жил в приёмной семье у дальних родственников. Там он сполна почувствовал, что значит быть ненужным. Его редко кормили, часто наказывали и заставляли много работать. А когда ему это надоело, он сбежал, пытаясь найти для себя лучшую долю. Увы, бегал он недолго, там, на берегу моря, его поймали работорговцы. Несколько месяцев он просидел в трюме, питаясь помоями и не видя дневного света. Время от времени в трюм отправляли новых пойманных, а когда там стало тесно, корабль отправился в столицу, не ту, где сейчас дворец императора, а другую, старую столицу, впрочем, это неважно. Там их выгнали из трюма, истощённых и почти ослепших, а потом, забив в колодки, погнали плетьми на невольничий рынок. Кое-кто из будущих рабов знал, что бывает с мальчиками, купленными господами. Лишь немногие покупались для работы. Часть их, после операции, шла евнухами в гаремы, а другую покупали богатые распутники для плотских утех. Та и другая участь была ему одинаково противна, но убежать он этого было нельзя. Колодки весили столько же, сколько он сам, да и надсмотрщик с плетью не дремал, регулярно отвешивая удары направо и налево.

Но тогда ему повезло, ему и ещё семи мальчикам. Вместо господ в богатых нарядах, с золотыми цепями на жирных шеях и напудренными париками на головах, ими заинтересовался высокий и худой, как палка, старик. Одет он был просто, даже бедно, но откуда-то взял деньги на семерых рабов. Келду ещё тогда бросилась его отличительная особенность — синие ладони. Это был знаменитый Самуэль, алхимик и учёный, равных которому не было в тогдашнем (да и в сегодняшнем) мире. В молодости он проводил неудачный алхимический опыт, колба взорвалась в руках, а реактив навсегда окрасил кожу на кистях в тёмно-синий цвет. После этого за ним и закрепилось прозвище.

Келд снова удивился, когда услышал, как этот старик сам выбирает рабов и сам назначает за них цену. У продавцов живого товара, которые со всеми покупателями торговались до хрипоты за каждый медяк, даже мысли не возникло этому старику перечить. Один из толпы покупателей, ещё молодой, но уже безобразно жирный купец выкрикнул что-то о том, что нельзя забирать всех мальчиков, тут и другие покупатели есть, их интересы тоже нужно учитывать. Самуэль удостоил его коротким взглядом, после которого кирпично-красная физиономия богача стала белее мела, а сам он предпочёл немедленно спрятаться в толпе.

— С этого момента закончилась история мальчика-сироты, и началась история убийцы, — добавил Келд.

— Каким опытам он вас подвергал? Чему учил? Много ли было неудачных опытов?

— Что значит неудачных?

— Он ведь применял неопробованные лекарства, так? Или проводил такие опыты раньше? Кто-нибудь после этого умер? Заболел? Сколько из вас дожило до конца испытания?

— Нет, никто из нас не погиб, а свои зелья он изобретал уже в процессе нашего обучения, исходя из того, каким именно изменениям он собирался нас подвергнуть.

— Но откуда тогда он мог знать, как подействует препарат? — Колесов непонимающе уставился на Келда.

— А как у вас изобретают препараты?

— Ну, есть некая болезнь, которую следует лечить. Придумывают препарат, который, вроде бы, должен помогать. Потом набирают добровольцев из больных. Тысяча человек получает препарат, а ещё тысяча получает под видом препарата пустышку. Потом считают, сколько человек выздоровело. Если среди исцелившихся тех, кто принимал препарат намного больше, значит, он действует.

— Способ, безусловно, хороший, но у нас алхимики поступают не так. По крайней мере, те, что существовали тогда. Они получали вещества, каждое из которых имело определённое влияние на человека. Потом их смешивали в нужной пропорции, после чего выдавали нужное зельё. Испытания тоже проводили, но не на тысяче, а на одном-двух.

— И? Удачно?

— Синерукий Самуэль, которого мы называли отцом, говорил, что у него девять из десяти реакций дают нужные препараты, десятая даёт, как правило, негодный препарат, он не действует, но отравить человека им невозможно.