Переодевание заняло минут десять, после чего он покинул кабинку уже другим человеком. И старых вещей он оставил только ремень и сапоги. Да ещё рубаха пригодилась, чтобы завернуть шпагу, с ней он расставаться не хотел, а длинного плаща больше не было. Остальное от связал в узелок и бросил в большую корзину для тряпья. Подойдя к зеркалу, он некоторое время рассматривал себя. Кое-что его не удовлетворило, сапоги он смог замаскировать, брюки были достаточно широки, чтобы носить навыпуск, а вот с внешностью следовало что-то сделать. Недельная щетина портила облик добропорядочного гражданина, да и волосы следовало укоротить, тут с такой причёской никто не ходит.

Оставалось только найти обувь и привести себя в порядок. Обувной магазин располагался близко, перемерив несколько пар, Виьер остановился на лакированных туфлях с толстой подошвой и тёплыми стельками внутри, для здешней погоды в самый раз. Следующим пунктом была цирюльня. Тут уже и глухонемого изображать не пришлось. Мастер не стал задавать никаких вопросов, только увидев небритого человека с дикими волосами, он немедленно указал на кресло и взял в руки ножницы. Ему потребовалось полчаса, чтобы на голове Виньера появилась аккуратная короткая стрижка. После этого он, взяв руки фаянсовую чашу и кисть, за минуту получил шапку мыльной пены, которую принялся наносить на щёки клиента. После этого, шаркнув бритвой по висящему на стене ремню, начал проворно скрести щетину. После бритья посвежевший Виньер был сбрызнут ядрёным одеколоном, отдал две единицы местных денег и мог спокойно отправляться по своим делам.

Проблемы следовало решать по мере их поступления. Первую очередь занимала проблема голода, но наступающие сумерки и непрекращающийся снегопад заставили его искать сначала гостиницу. Таковая нашлась, недалеко от центра стоял приличного вида двухэтажный домик, где за умеренную плату в тридцать единиц (если он правильно расслышал, то деньги местные назывались рейсами), ему подыскали одноместный номер с удобствами. Последние вызвали восторг, он уже бывал в подобных мирах, но комфорт по-прежнему был приятен. Первым делом забрался в душ, горячая вода приносила блаженство. На небольшой полочке лежал кусок мыла, пусть и бывшего в употреблении. Брезгливость была ему не свойственна, он, хоть и дворянин, но человек военный, сполна хлебнувший всех тягот походной жизни.

А после душа, когда он, завёрнутый в махровое полотенце, растянулся на мягкой кровати, в дверь постучали. Работник гостиницы принёс ужин, суп и жаркое из половинки гуся, а ещё свежий белый хлеб и лёгкое белое вино. Выставив тарелки на небольшой столик, слуга собирался уйти, но Виньер его задержал. В карман форменного жилета он просунул свёрнутую трубочкой купюру в пять рейсов, слуга тут же вытянулся, словно солдат перед генералом и всем своим видом дал понять, что готов выполнить любой приказ.

Приказывать Виньер пока не мог, ему требовалось изучить язык, заимев хоть небольшой словарный запас. Поэтому он стал показывать на разные предметы и совершать действия, требуя от слуги называть это. Тарелка, кружка, стакан, стол, кровать. Идти, есть, пить, бегать, спать. Слова сыпались одно за другим и почти сразу старательно укладывались в памяти иностранца. Несколько раз повторив одно слово и выслушав замечания слуги, он брался за другое. Длинные и сложные слова он записывал на бумаге, на своём языке, своими буквами. Минут через сорок, когда оба окончательно выдохлись, Виньер остановил урок и отправил работника отеля восвояси, теперь нужно было переварить услышанное, отложить в памяти. Сделать это можно было во время ужина, благо тот стоит на столе и уже почти остыл.

После ужина оставалось только завалиться спать, продолжая повторять изученные слова и пытаться строить из них фразы. Мозг его в этом отношении можно было смело назвать феноменальным, за ночь он разложит изученное по полочкам и уже утром потребует новых знаний.