– Как вас зовут? – спросила она весело.

Он назвал свое имя, да так невнятно, что девушка переспросила.

– Ну, Рембрандт, – сказал он, глядя себе под ноги.

– А меня Маргарета.

– Красивое имя.

– Что вы сказали?

– Ничего.

– Нет, вы что-то сказали, – пристала она.

– Красивое имя, говорю. Вам далеко шагать?

– Мне? – Маргарета удивилась. – Я же не солдат, чтобы шагать. – И хихикнула.

– Вам не идет хихиканье, – сказал он резко.

Она надула губки. И они пошли молча. Он остерегался смотреть в ее сторону.

– Я живу в этом доме. Отдайте корзину.

Он молча повиновался.

– Спасибо!

Он почему-то засопел. Как бычок.

– Я часто гляжу на улицу. Вон из того окошка в первом этаже. – Она не торопилась домой.

– Которое занавешено? – выдавил он из себя.

– Когда я дома – занавеска раздвинута. Она из двух половинок. А вы бываете на этой улице?

– Буду бывать, – сказал он чужим голосом.

– До свидания, господин Рембрандт. Это ваша фамилия?

– Нет, имя.

Она была бесстрашная. Говорила с ним свободно и даже вызывающе.

Он резко повернулся и ушел. Чуть не побежал.

Рембрандт не удержался: рассказал об этой встрече Ливенс. Признался, что по сравнению с ней выглядел настоящим чурбаном.

– Это неважно, – заметил Ливенс.

– Как так?

– А так. Она наверняка служанка. Избалованная мужчинами.

– Как это – избалованная мужчинами? – хмуро спросил Рембрандт.

– А так. Разве ты не знаешь их?

– Кого это?

– Женщин.

– А зачем?

Ливенс расхохотался.

– Славный ты парень, Рембрандт. Может, сходишь со мной в один дом. У тебя найдется пять флоринов?

– Зачем?

– Затем! Всего пять.

– Пять? – Рембрандт проглотил язык.

– Да ты, брат, совсем наивный. Держись возле меня – не прогадаешь.

Они расстались. Он так ничего толком и не понял.

Дома его ожидала печальная новость: Геррит споткнулся на крутой лестнице, свалился, как мешок, и поломал руки и ноги. Чуть не рассыпался совсем. Это сообщил Адриан.

Мать и Лисбет тихо плакали. Отец с доктором был наверху.

– Как это случилось?

Лисбет пожала плечами. Мать не расслышала вопроса. Адриан сказал:

– Он останется калекой. Ноги поломаны… Они оказались хрупкими, как стекло.

– Горе, горе, – запричитала мать.

Совсем недавно Рембрандт пребывал в особенном мире – непонятном, но привлекательном, потрясшем его существо до основания. И вдруг – такое!.. Неужели господь бог за несколько приятных минут наказывает большим несчастьем? За что же?

Доктор спускался вниз, цепко держась за перила. Он остановился посреди комнаты, оглядел присутствующих.

Адриан сказал:

– Может, обойдется?

Доктор молчал.

– Неужели на всю жизнь?

– Все мы ходим под богом, – уклончиво ответил доктор. – Не будем терять надежды. Я вечером буду у вас. Господин ван Рейн знает, что делать. Все подробно расписано. Там! – Доктор указал пальцем наверх и удалился.

– Это горе, – повторяла мать.

Адриан побежал по лестнице, махнув рукою Рембрандту, чтобы следовал за ним…

Человек понемногу ко всему привыкает.