Сквозь спутанные волосы на Филимонова взглянули синие глаза без зрачков. Пистолет у командира 42 й заставы был хороший, «козырный», как говорили пограничники, – наградной двенадцатизарядный «зиг зауэр». Поскольку он уже находился в руке, Филимонов не задумываясь высадил в Спенсера, вернее, в то, что было когда то Спенсером, всю обойму.
Дергающееся тело замотали в брезент и снова зарыли у Одинокого холма, углубив могилу на два метра. На всякий случай на земляной холмик навалили валун величиной с двухкамерный холодильник и поставили рядом стационарный пост.
Спенсер вылезал еще дважды. Он успокоился только после того, как Мамай отрубил пожарным топором ему все конечности и голову. Филимонов под страхом смерти запретил своим погранцам рассказывать об этой истории, справедливо полагая, что первая же комиссия из Главного Штаба Пограничной Стражи отправит всех в долговременный карантин или вообще сожжет личный состав вместе с постройками – от греха.
Боб попал на заставу уже после этих веселых событий и первые две недели до посвящения никак не мог понять, зачем патрульные перед выходом в степь заходят к Одинокому холму и добавляют к высокой, выше человеческого роста, куче камней все новые и новые булыганы.
– О, нашел! – обрадовался Боб, углядев за кустиками бесцветника плоский окатыш.
– И мне там пошукай чего нибудь, – буркнул Кречет. – Нога болит по кустам скакать.
Если у Кречета было плохое настроение, то у него обязательно болела нога, рука, спина или еще что нибудь. А поскольку плохое настроение случалось с напарником Боба чаще, чем холера у кочевников, Кречет все время жаловался на здоровье. Здоровым он становился только в экстремальных ситуациях и тут уж давал стране угля, мелкого в силу худощавого телосложения, но много по причине взрывного темперамента.
К могиле подошли спустя полчаса.
– Спи спокойно, Спенсер, хоть ты и сука! – торжественно сказал Кречет и бросил свой камень. – Чтоб ты больше никогда не вылез.
Боб последовал его примеру и покосился на ряд глинистых холмиков справа. Там были похоронены безвестные по большей части контрабандисты, оказавшие сопротивление патрулю. Возможно, не все эти люди на самом деле были преступниками, но законы Пограничья не делали различий между теми, кто тащил товар через пустоши, и теми, кто просто не выполнил требования патруля и вовремя не поднял руки.
Своих мертвецов 42 я застава хоронила за забором, у Трех камней. Там тоже набралось с десяток крестов и самодельных обелисков, украшенных корявыми эпитафиями, высеченными в ноздреватом песчанике: «Спи спокойно, брат, мы отомстили за тебя».
– Ну, пошли, что ли, – сказал Кречет и первым зашагал вверх по склону. Под подошвами его коротких пыльных сапог скрипел щебень. Боб поправил карабин и двинулся следом. В такт шагам во фляге побулькивала вода.
– Достал ты уже с этим бульканьем, – беззлобно сообщил Бобу Кречет минут пять спустя.
Боб не ответил. Для него отхлебнуть перед выходом глоток из наполненной фляги было личным, секретным ритуалом, о котором он никому не рассказывал.
Когда Одинокий холм скрылся из виду, Кречет остановился и достал бинокль. Патруль подошел к первой «контрольке» – месту, где была высока вероятность открытия Порталов с Земли. Всего таких «контролек» на маршруте было пять: здесь, у Мертвого ручья, потом в Длинной балке, далее – у Оградок, на Глине и у Козьего брода.
Приложив старенький «Фотон» производства Казанского оптико механического завода к глазам, Кречет несколько минут обозревал окрестности, потом сплюнул в сторону и бросил:
– Чисто. Айда полосы глянем – и дальше.
Контрольно следовыми полосами пограничники ограждали зоны, в которых открывались Порталы. Програбленная земля в безводных пустошах хорошо сохраняла следы, и опытный глаз мог без труда определить, кто здесь прошел, когда и каким составом. |