| — Сам знаешь, и в тюрьме люди живут. И песни поют, между прочим. — Так ведь… — Роман огляделся, — и гитары нет. — Это сейчас нет, — усмехнулся Лысый, — а будет нужно — появится. Сейчас Тарасыча вызовем, и будет гитара. Он повернулся к лежавшему на соседней койке молодому зэку и спросил: — Слышь, Бекас, как насчет халвы? — А что насчет халвы? — отозвался Бекас. — Гитара сейчас должна быть в тридцать восьмой, у Кренделя. — Так здесь и гитара имеется? — поинтересовался Роман. — Стыдно, товарищ певец, — ответил Лысый. — Поешь песни про зэков, уголовную тему знаешь, а таких элементарных вещей… Конечно, есть гитара! Как не быть. Тут много чего есть. И мобильники, и телевизоры, и видики… Все есть, главное — чтобы деньги были. Тогда — хоть оленью упряжку можно организовать. — Да знаю я это все, — поморщился Роман, — просто… Ну, в общем, растерялся я малость, сам понимаешь. — Понимаю, — кивнул Лысый, — вот сейчас постучим вежливо в дверь, придет Тарасыч, а мы его вежливо попросим, и он нам гитару из тридцать восьмой… В коридоре послышались шаги. Лысый навострил уши и недовольно нахмурился. — Четверо идут, — уверенно сказал он, — и все — вертухаи. И гитару они нам точно не несут… Не нравится мне это. По камере пробежал шепот. — Цыть! — скомандовал Лысый, и снова настала тишина, нарушаемая только приближавшимися шагами. — Значит, так, — торопливо заговорил Лысый, схватив Романа за колено, — это за тобой, точно. А раз так, значит — пресс-хата. Но ты не дрейфь. Повторяю, главное — не бойся. Покажешь страх — пропадешь. Прессовать тебя по полной не будут, потому что… Ну, сам знаешь. Но испугают серьезно. Держись. В замке загремел ключ, и дверь со скрипом распахнулась. На пороге стоял Тарасыч, который сразу же сделал Лысому какой-то незаметный знак, а за его спиной виднелись трое молодых вертухаев, и вид у них был весьма злорадный. — Точно, в пресс-хату, — прошептал Лысый. Роман кивнул и почувствовал, что ноги стали слабыми. — Не ссы. Помни, что я тебе сказал, — торопливо добавил Лысый. — Меньшиков, пошли, — спокойно произнес Тарасыч. Роман сжал зубы и встал. — А смотри, как живой, — подал голос один из вертухаев. — Ага, — отозвался другой, — и румяный такой! Ну это ничего. Он скоро совсем побледнеет. Выйдя в коридор, Роман повернулся лицом к стене, и третий вертухай усмехнулся: — Смотри, знает, как себя вести! Ну что, певец, у мента, говоришь, шинель шершавая? Он сильно толкнул Романа и приказал: — Руки за спину! Роман почувствовал, как на его запястьях защелкнулись браслеты, и с нехорошим чувством вспомнил, что когда в прошлый раз ему напомнили эту строчку из его песни, сразу же последовал болезненный удар. — Эй, начальник, — раздался голос Лысого, — ты его без наручников боишься? А кандалы для ног прихватил? Может, он вас всех сейчас ногами уделает? — Заткнись, — ответил вертухай, — а то и до тебя доберемся. — Мне-то что, — засмеялся Лысый, — я человек привычный, я вас, уродов, и так видел, и сяк видел, и в гробу тоже видел. — В карцер захотел? — вертухай угрожающе повернулся к Лысому.                                                                     |