Изменить размер шрифта - +
 — Сам знаешь, и в тюрьме люди живут. И песни поют, между прочим.

— Так ведь… — Роман огляделся, — и гитары нет.

— Это сейчас нет, — усмехнулся Лысый, — а будет нужно — появится. Сейчас Тарасыча вызовем, и будет гитара.

Он повернулся к лежавшему на соседней койке молодому зэку и спросил:

— Слышь, Бекас, как насчет халвы?

— А что насчет халвы? — отозвался Бекас. — Гитара сейчас должна быть в тридцать восьмой, у Кренделя.

— Так здесь и гитара имеется? — поинтересовался Роман.

— Стыдно, товарищ певец, — ответил Лысый. — Поешь песни про зэков, уголовную тему знаешь, а таких элементарных вещей… Конечно, есть гитара! Как не быть. Тут много чего есть. И мобильники, и телевизоры, и видики… Все есть, главное — чтобы деньги были. Тогда — хоть оленью упряжку можно организовать.

— Да знаю я это все, — поморщился Роман, — просто… Ну, в общем, растерялся я малость, сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Лысый, — вот сейчас постучим вежливо в дверь, придет Тарасыч, а мы его вежливо попросим, и он нам гитару из тридцать восьмой…

В коридоре послышались шаги.

Лысый навострил уши и недовольно нахмурился.

— Четверо идут, — уверенно сказал он, — и все — вертухаи. И гитару они нам точно не несут… Не нравится мне это.

По камере пробежал шепот.

— Цыть! — скомандовал Лысый, и снова настала тишина, нарушаемая только приближавшимися шагами.

— Значит, так, — торопливо заговорил Лысый, схватив Романа за колено, — это за тобой, точно. А раз так, значит — пресс-хата. Но ты не дрейфь. Повторяю, главное — не бойся. Покажешь страх — пропадешь. Прессовать тебя по полной не будут, потому что… Ну, сам знаешь. Но испугают серьезно. Держись.

В замке загремел ключ, и дверь со скрипом распахнулась.

На пороге стоял Тарасыч, который сразу же сделал Лысому какой-то незаметный знак, а за его спиной виднелись трое молодых вертухаев, и вид у них был весьма злорадный.

— Точно, в пресс-хату, — прошептал Лысый.

Роман кивнул и почувствовал, что ноги стали слабыми.

— Не ссы. Помни, что я тебе сказал, — торопливо добавил Лысый.

— Меньшиков, пошли, — спокойно произнес Тарасыч.

Роман сжал зубы и встал.

— А смотри, как живой, — подал голос один из вертухаев.

— Ага, — отозвался другой, — и румяный такой! Ну это ничего. Он скоро совсем побледнеет.

Выйдя в коридор, Роман повернулся лицом к стене, и третий вертухай усмехнулся:

— Смотри, знает, как себя вести! Ну что, певец, у мента, говоришь, шинель шершавая?

Он сильно толкнул Романа и приказал:

— Руки за спину!

Роман почувствовал, как на его запястьях защелкнулись браслеты, и с нехорошим чувством вспомнил, что когда в прошлый раз ему напомнили эту строчку из его песни, сразу же последовал болезненный удар.

— Эй, начальник, — раздался голос Лысого, — ты его без наручников боишься? А кандалы для ног прихватил? Может, он вас всех сейчас ногами уделает?

— Заткнись, — ответил вертухай, — а то и до тебя доберемся.

— Мне-то что, — засмеялся Лысый, — я человек привычный, я вас, уродов, и так видел, и сяк видел, и в гробу тоже видел.

— В карцер захотел? — вертухай угрожающе повернулся к Лысому.

Быстрый переход