Изменить размер шрифта - +
А худшего, соответственно, отправляют куда никто не хочет. Что-то навроде распределения в советских вузах. Когда «троечники», рыдая, паковали чумоданы и ехали в Сусуман или в Кустанай.

— Хм… Слухай, Котька, а может, при таких раскладах нам всем троим плюнуть на все, да и вербануться во французскую жандармерию? — задорно предложил Петрухин. — Необязательно прямо в Париж. Лично я согласен даже на какую-нибудь захудалую Шампань или Гасконь.

— Не выйдет.

— Почему?

— Гражданство нужно. Как минимум, вид на жительство. Опять же язык. Да и здоровье…

— А что здоровье? Мы еще молоды и, так сказать, полны. Сил и прочая.

— Ну разве что «полны». — Зеленков печально похлопал себя по пивному животику. — По правде сказать, братцы, не знаю как вы, а вот лично я, с хлебов рыночных, успел нажить себе лишь одно состояние — предынфарктное. А к нему до кучи атеросклероз, хондроз и гипертонию.

— М-да… Совсем некошерно, — посочувствовал Петрухин.

— А может статься, и еще хужее. Если вы мне не поможете. Собственно, потому я тебя, Борисыч, и высвистал, — печально произнес Костя, всем своим видом давая понять, что всё, доселе им поведанное, было не более чем присказка. А собственно сказка — вот она, только теперь начинается.

— Давай, брателло, докладай, что там у тебя стряслось.

— Папу нашего завалили. Неделю назад. Образцов. Выстрел на Казанской. Наверняка ведь слышали?

Петрухин удивленно присвистнул, а Купцов неодобрительно покачал головой.

Образцов! Еще бы не слышать! Образцов — это почти империя. Это поставки продуктов из Европы, это несколько ночных клубов и баров, склады, рынки, автоперевозки. Вот только выстрел снайпера все это дело перечеркнул. Склады, набитые европейской жратвой, остались. И грузовые фуры остались. И дискотеки никуда не делись — гремят динамиками и пылят коксом. Вот только Николаю Николаевичу Образцову по прозвищу Людоед отныне они уже были не нужны…

— Ясно, — сказал Петрухин. — Ты у нас, значится, у Людоеда работаешь.

— Ага. Работал… Пока ему киллер с чердака да в башню не заслал.

— Про твоего Папу мы, конечно, слышали. Как не слыхать? И газеты, и ТВ — все отметились. Громкое дело.

— Громкое, — согласился Зеленков. — А для меня так просто оглушительное. Меня же мои кормильцы на куски рвут: ты, бля, служба безопасности, а папу не уберег… ты за что бабки получаешь? Я им, баранам, объясняю, что стопроцентной безопасности не бывает, что даже президентов США валят… Да куда там?! Разве им чего объяснишь? Они же обделались от страха. Каждый про себя думает: сегодня Людоеда, а завтра? Завтра — меня? Даже премию установили за раскрытие.

— Сколько?

— Двадцать тонн.

— Зелени?

— Нет, бля, деревянных… Не задавай, Митя, дурных вопросов. Конечно, зелени. Они думают, что это ментов подхлестнет, — мрачно сказал Зеленцов и подергал себя за ус, поморщился.

— Ну и как? Подхлестнуло?

— Я тебя умоляю! Птичка-то — глухарек… кому это нужно? Особливо сейчас, в наше столь неустойчивое и непредсказуемое настоящее… да что я тебе буду объяснять, ты же и сам все понимаешь… А мои хозяева как взбесились: обеспечь безопасность! Дай результат любой ценой. Им теперь со всех сторон снайперы чудятся, киллеры-шмиллеры. Беда, мужики… беда. Берут меня за горло. А ты же меня, Митька, знаешь: я всю жизнь воров ловил… Какие, к черту, киллеры?

Зеленков помолчал немного, а потом с читаемой в голосе надеждой спросил:

— Ну что, парни, возьметесь?

— За двадцать тонн? Хм… Можно, конечно, попробовать.

Быстрый переход