Коптев не стал «изобретать велосипеда». Все правильно: от удара в подбородок, разумеется, грамотно нанесенного, происходит воздействие на мозжечок, а следовательно, таковым ударом можно свалить с ног любого амбала. Что уж говорить за почтенного старикана?

Основанием ладони Сергей хлестко бьет аккурат в середину подбородка Радецкого, и этого оказывается избыточно-достаточно, чтобы антиквар, даже не вскрикнув, ушел в несознанку.

Коптев сердобольно помогает телу «опуститься на пол», дабы старичок при падении дополнительно не побился/переломался. Затем, согласно полученных инструкции, снимает с шеи Радецкого цепочку с ключом и направляется искать кабинет с замаскированным под «складки местности» сейфом.

Натянув платяные перчатки, Сергей начинает перегружать деньги в сумку. Денег, на его персональный взгляд, «до фига». В основном валюта, но есть и тысячные купюры. Некоторое их количество, невзирая на заранее оговоренное, Коптев прячет под пуловером.

И тут — посередь столь увлекательного занятия — за спиной грохочет:

— Ах ты, подонок!

Следом, уже безо всяких фигуральных выражений, именно что грохочет выстрел из травматики. Пуля, срикошетив от распахнутой железной дверцы сейфа, отскакивает куда-то под потолок.

М-да, пожалел дедушку. Вот оно, во всей своей красе классическое: «Не делай добра, не получишь и зла». А впрочем — сам виноват: не подстраховался, не обшмонал, и вот тебе результат. Оказалось, что совсем неспроста Радецкий встретил его, держа руку в кармане.

Коптев инстинктивно втягивает голову в плечи, разворачивается вполоборота и ощущает сильнейший тычок в левую грудину, чуть пониже сердца — второй выстрел Радецкого оказался точнее.

«Вот сука! Так ведь и убить можно?» — проносится в мозгу.

Скривившись от боли, Сергей делает несколько шагов назад, увеличивая дистанцию эффективного применения травматики, и упирается спиной в выступающую каминную полку. Все, далее «увеличивать» некуда.

Окончательно съехавший с катушек антиквар стреляет в третий раз. Но явно спешит с выстрелом, и пуля зарывается в напольное ковровое покрытие в нескольких сантиметрах от коптевских ботинок.

«Нет, с этим ворошиловским стрелком надо что-то делать! Ей-богу, уроет на фиг, защищая свои баблосы! А если, не дай бог, в глаз попадет?»

Почему-то именно беспокойство за персональное зрение окончательно переполняет чашу терпения Сергея. Следя за Радецким, он наугад шарит на каминной полке, и первым, что подворачивается ему под руку, оказывается тяжелое пресс-папье…

После четвертого выстрела («ой, бля-а-а-а! больно-то как!») Коптев швыряет в стрелка каменный предмет. Рассчитывая не на меткое попадание, а на то, что Радецкий от неожиданности потеряет концентрацию и тем самым позволит сблизиться и выбить из руки оружие.

Вот только пресс-папье попадает старику аккурат в висок…

Буквально секунду спустя все то же подсознание услужливо подсказывает, что посуленный операми «пятерик за наркоту» удвоился. И это — еще при самых оптимистичных прогнозах…

…Заново переживающий события трагического вечера Коптев запнулся, закрыл ладонями лицо и тихо, мучительно застонал. В «спасенных» ценой человеческой жизни глазах выступили слезы.

Сидящие за столом мужчины понимающе молчали. В судьбах каждого из них, за исключением разве что Купцова, имела место быть схожая по драматизму военно-морская история. А персонально у Виктора Альбертовича — и не одна такая.

— На вот, Сережа. Махани! — после очень долгой паузы сочувственно предложил Петрухин.

Не глядя, Коптев принял стакан водки.

Залпом, не поперхнувшись, выпил.