— Это ты в Ялте не был, Натан. Температура у гофмановской электропечи градусов 70.

— Я бы сейчас погрелся, Паша. Честно тебе говорю. Постоянный холод и мороз меня доконают.

— А ты попробуй поработать, когда у печи плюс 70 градусов, а в поле минус 30. Еще хуже будет. Не дай бог тебе в Ялту, Натан.

— Мне все равно где умирать, Паша.

— Я на фронт хочу проситься.

— Да почти все туда просятся, Паша. Не знал? Даже на передовой лучше, чем здесь. Нормы на заводе выросли, а кормежка такая, что скоро ноги протянем.

— Говорят участок работы у нас важный, Натан. А немец-то слышно прёт. Потому легче не будет.

— И я про то.

— Так у меня же статья расстрельная, Натан. Тебе только десятку дали, а мне высшую меру социальной защиты расстрел. Потом заменили на пятнаху. Два года сижу. В первом лагере едва не прирезали уголовники. Перевели сюда. Полгода здесь, а уже на скелет похож.

— То ли еще будет, — мрачно сказал Гинсбург.

— Ты ведь в медицинском учился, Натан?

— Учился, пока сюда не загремел.

— В медчасти тебе стоит пристроится. Там персонала не хватает. Я слышал. И работа легче и кормежка лучше.

— А ты?

— Ты про себя думай, Натан. Кашляешь. Молочка бы горячего попить. А у нас в бараке и простого кипятка не будет сегодня.

— Молоко, — произнес Натан. — Слово какое теплое. Ты задумывался, Паша, над тем, что мы стали именно здесь ценить простые радости. Просто посидеть в тепле и выпить стакан молока.

— Тебе нужно попасть в медчасть, Натан. Вчера ведь у нас в бараке одного на больничку отправили.

— Я до такого состояния еще не дошел, Паша. Это как судьба повернет. Может сегодня нам и повезет?

Свиридов грустно улыбнулся…

* * *

Но слова Натана оказались пророческими. В тот же вечер Павлу улыбнулась удача. Его неожиданно вызвали к начальнику лагеря старшему майору Лепилову.

Начлагу позвонили из Москвы:

— Александр Павлович?

— Лепилов у аппарата.

— Это Максимов, здравствуй Александр Павлович.

— Рад слышать тебя, Владимир Иванович.

— У тебя есть заключенный Свиридов Павел Петрович.

— Есть такой. Ныне в похоронной команде состоит. Вернее состоял.

— Что значит, состоял? — спросил встревоженный Максимов.

— А то и значит, что люди у меня мрут как мухи. Я ведь уже докладывал, что за месяц в лагере умерло 1742 человека. И сделать ничего не могу. Травматизм, болезни кожи, истощение и цинга. Снабжение чрезвычайно скудное. А требуют повышать и повышать нормы.

— Но я просил тебя, Александр Павлович.

— Сделал всё что мог. Я сейчас выясню что с твоим Свиридовым.

Лепилову доложили, что зк Свиридов жив и по-прежнему состоит в похоронной команде.

— Жив твой парень. Владимир Иванович.

— Готовь его к «выписке», Александр Павлович. Сегодня получишь его документы.

— Готовить Свиридова к «выписке»? Я не ослышался, Владимир Иванович?

— На этот раз все точно, Александр Павлович.

— Ну и слава богу, Владимир Иванович.

— Завтра утром за ним машина придёт. Приказ подписан генеральным комиссаром госбезопасности. Теперь Свиридов снова капитан НКВД. Вернее, уже не НКВД, а НКГБ. Но про это ты сам ему все расскажешь и приказ зачитаешь!

* * *

Лепилов прочитал документы, которые ему доставили.