– Получается у тебя получше, чем у большинства бегунов, друг Харальд, – бодрым голосом, в котором сквозило превосходство, заметил он. – Я‑то думал, что смогу немного удивить тебя. Возможно, не слыхал ты, как бегает Тьяльви. Но, – понизил он голос, – ни в какие состязания с Дядюшкой Лисом не ввязывайся ни в коем случае. Он сначала заключает пари, а потом последнюю шкуру с тебя сдирает. Увидишь еще, погоди.

– Что он вообще из себя представляет? – спросил Ши. – Хеймдалль тут намекал, что, когда начнется заваруха, он переметнется в другой окоп.

Тьяльви пожал плечами.

– Хеймдалль – Дитя Гнева, и Локи он весьма недолюбливает. Я лично думаю, что Локи будет на нашей стороне. Он просто со странностями. В любой момент чего‑нибудь от него жди – когда хорошего, а когда и плохого. И командовать собой никому не позволяет. О нем даже стих есть, знаешь, Локасенны:

И богам я скажу,

И богов сыновьям

О том, что на сердце легло:

В целом мире нигде.

Никому не дано

Мне волю свою навязать.

Эти слова послужили неплохим подтверждением того мнения, что сложилось уже у Ши относительно загадочного Дядюшки Лиса. Ему захотелось обсудить этот вопрос с Тьяльви поподробнее, но он вдруг обнаружил, что хотя и представляет себе смысл таких понятий, как «сверх‑эго», «задержка созревания» и «садизм», но никак не может подобрать слова, чтобы выразить их. Так что если бы ему вздумалось завести в этом мире практику психоаналитика, пришлось бы, похоже, заново изобретать терминологию.

Он еще раз чихнул. Так и есть – простудился. Нос забился, глаза слезились. Холодало. Поднявшийся ледяной ветер тоже отнюдь не прибавлял хорошего настроения. Как и в прошлый раз, подкрепились они прямо на ходу.

Когда лужи стали покрываться тонким льдом и под колесами захрустело. Ши принялся все чаще дышать на варежки и хлопать себя по бокам, чем обратил на себя сострадательное внимание Тьяльви.

– Ужель и впрямь тебе холодно, друг мой Харальд? Это что – просто бодрящий морозец, а вот несколько лет назад, помню, такая суровая зимища была, что разведешь костер на улице – и пламя замерзает. Я тогда на куски его порубил. До конца зимы топили – хватило. Дядя мой Эйнар хорошо тогда торганул – продал несколько кусочков, соврал, будто янтарь...

Сказано это было с таким серьезным выражением лица, что Ши далеко не был уверен в желании Тьяльви поиздеваться. В этом мире такое вполне могло случиться.

Наконец ужасный день подошел к концу. Скрюмир вышагивал, задрав голову и озираясь, а потом махнул в сторону одного из холмов. Там на склоне что‑то темнело.

– Глянь, братва, пещера, – позвал он. – Ну чо, заночуем?

Тор осмотрелся.

– Еще не так уж темно, чтобы привал делать нам.

В разговор встрял Локи.

– Истинно так, о Могущественный. Однако гложет меня опасение за ворлока нашего. Промерз до костей. Эдак придется нам скоро в хворост его упаковывать, а то замерзнет в ледышку и на кусочки рассыплется, хи‑хи‑хи!

– Де бесбокойдесь за бедя, – прогнусавил Ши. – Какие белочи.

Конечно, лучше было потерпеть – по крайней мере, не пришлось бы затаскивать этот чертов сундук чуть ли не на середину склона.

Но несмотря на свой статус мальчика на побегушках, тащить сундук в гору ему не пришлось. Когда колесницу припарковали у какого‑то сугроба, Скрюмир схватил неподъемную кладь одной рукой и поволок к пещере.

– Огонь разведешь? – спросил у Скрюмира Тор.

– Об чем речь, приятель!

Скрюмир вырвал с корнем парочку низеньких деревьев, переломил о колено и свалил у входа.