На этом комфлота и начальник разведки закончили обсуждение ситуации, и Виктор, ехидно улыбнувшись, объявил:

— Господа офицеры! Имею честь объявить, что у меня есть мысль…

Глава 9

Как ныне сбирается вещий Олег

Щита прибивать на ворота,

Как вдруг подбегает к нему человек —

И ну шепелявить чего-то.

«Эх, князь, — говорит ни с того ни с сего —

Ведь примешь ты смерть от коня своего!»

Сказать, что контр-адмирал Шон О'Салливан был недоволен, было, пожалуй, нельзя. Напротив, заместитель начальника штаба объединенной эскадры был взбешен, и поэтому сейчас, когда он шел в свою каюту, все, кто попадался на его пути, от палубного матроса до капитана этого чертова авианосца, стремились скрыться куда угодно, лишь бы подальше от разгневанного начальства. Кто-то спешно сворачивал в боковой переход, кто-то запрыгивал в чужую каюту, кто-то, как боцман, нырнул в каптерку. Неудачники, не успевшие этого сделать, вытягивались в струнку и ели начальство глазами в надежде, что пронесет… И ведь проносило, хотя некоторых, возможно, в буквальном смысле. Контр-адмирал был справедлив и бесился в основном на самого себя, не вымещая злобу на подчиненных. Другое дело, что сейчас он мог и не сдержаться, устроив всем эту самую русскую «баню» за любую провинность. Однако пока что сдерживался.

Вообще раньше он был постоянно недоволен. Это было для него настолько естественным состоянием, что все вокруг привыкли и не обращали на это никакого внимания, как не обращают внимания на тот факт, что солнце всходит утром, а носки сильнее пахнут вечером. Но с тех пор, как начался этот проклятый поход, все более естественным для него становилось ощущение бешенства, переходящего в истерику.

Нет, он не боялся — страх был несвойственен потомку ирландского пирата, бежавшего когда-то в Новый Свет от петли или плахи, ждущих его в Англии. Осевший в мрачной, заболоченной Флориде, он никогда не был богат, да и никто из его потомков богатства особого не скопил. Зато и за свою честь, в отличие от хамья из северных штатов, им никогда не было стыдно. Многие поколения предков Шона были военными — солдатами и офицерами, которые воевали с индейцами в джунглях и прериях, с англичанами во время борьбы за независимость, с северянами в гражданскую, с немцами в обеих мировых войнах, а позже воевали почти во всех конфликтах, больших и маленьких, которые США имели во всех точках Земли и за ее пределами. Они водили корабли и самолеты, бесстрашно дрались врукопашную, редко достигали высоких чинов, но никогда не уклонялись, когда Родина звала их на подвиги.

Впрочем, и по материнской линии Шону нечего было стыдиться — где-то там, в самой основе его генеалогического древа, если смотреть по матери, находились индейские корни — из легендарных семинолов, живших когда-то все в тех же болотах. И тоже военные, военные, военные…

Таких, как Шон и его предки, у Америки никогда много не было — нация, появившаяся на континенте, на который стекалось отребье со всего света, традиций самопожертвования родить не могла. Но они были, эти традиции, занесенные извне и передающиеся из поколения в поколения с такими вот потомками воинов. Эти традиции во все времена принадлежали Югу, именно южане составляли костяк армии и флота, основу спецподразделений США. Мышцы можно нарастить и из северян, потомков иммигрантов-бандитов и нищебродов, но костяк должен оставаться крепким — иначе ни огромные армии, ни могучие флоты, ни технический перевес не спасут страну. Вот такой маленькой, но очень крепкой косточкой в могучем скелете и ощущал себя Шон О'Салливан.

Но сейчас он очень жалел, что оказался не просто костью, а костью реберной — той единственной костью, в которой нет мозга.