– На работу опоздаешь?

– Да малыш.

– А ты сегодня пораньше вернешься?

– Постараюсь, но не обещаю.

– Значит не пораньше. Буду тебя у окна ждать. Мамуль, а ты точно не сможешь полететь с нами на море? Я буду сильно скучать.

– Не смогу малыш, будем каждый день по скайпу разговаривать, вы с бабулей накупаетесь, загорите и вернетесь. Всего две недели. – улыбаясь открываю заднюю дверь Мазды, Ксения привычно запрыгивает в салон, устраивается в детском кресле. Пристегиваю ребенка ремнем безопасности, усаживаюсь за руль.

Права моя дочь, солнышко высушило небо, от вчерашнего потопа лишь мокрые пятна на асфальте и маленькие лужицы кое где. Мазда урчит двигателем, плавно трогается с места, выезжаем со двора на умытые летним ливнем московские улицы. До маминого дома нам всего шесть минут ехать с учетом всех пробок, а вот на Нагатинскую пойму, мне похоже придется проталкиваться. Ну ничего, заявление на увольнение уже в кадрах, передам дела, получу расчет. На разосланное резюме пока нет откликов, но надеюсь за время поездки мамы с Ксюшей в Испанию, с работой все  таки разберусь. Устроюсь куда нибудь. Лишь бы от господина Журавлева подальше. Наверное, к нему теперь так обращаются…

– У тебя кто то есть?

– Да. Прости.

– У тебя кто то есть?

– Да. Прости.

Стучало в висках в ту страшную ночь. Я до самого рассвета просидела в кресле, обнимая подушку. Тупо смотрела на мерцающий экран телевизора.

Завтракать утром не стала, кусок в горло не лез, в универ не поехала. В девять часов собралась, ушла из дома и до самого вечера, бесцельно шаталась по городу. А он, город, вдруг оказался очень маленьким, куда ни пойди – везде была. С Сергеем была. Которому теперь не нужна.

Не нужна. Но домой возвращалась со слабой надеждой. Вот открою дверь, мне навстречу выйдет Сережка, и скажет:

– Я тебя люблю. Никому не отдам. Это была глупая шутка.

Нет, надежда моя не сбылась. Меня ждали ключи на тумбочке. И огромный букет желтых тюльпанов на журнальном столике.

Бессонная ночь и день шатания по Москве, сделали свое дело, мне жутко захотелось спать. На автопилоте приняла душ и… лихорадочно начала вспоминать, когда у меня должны начаться критические дни… Две недели назад. В состоянии депрессухи, я совсем о них забыла. Закутавшись в полотенце, побежала в комнату, в рюкзаке лежал тест, купленный как противозачаточные прекратила принимать.

Две полоски. Лоб покрылся испариной, внутри похолодело. Отдышалась, выпила стакан воды. Завтра встречаюсь с Сергеем в ЗАГСе, это и его ребенок, он должен о нем знать…

– Вон бабуля, нас встречает! Мам, ты поговоришь про журавлика? Если забудешь, не расстраивайся я сама ее убедю… убеждю… убе… уговорю к нему сходить! – Ксенька нетерпеливо елозит в кресле, Мазда, шурша шинами подъезжает к подъезду кирпичного дома сталинской застройки. Мама переехала в этот дом на Большой Якиманке, после моего развода, мы с ней тогда произвели несколько операций с недвижимостью. Точнее мама произвела, мне было абсолютно все равно что вокруг меня происходит…

Тот апрель был холодным, серым и слякотным. А в день назначенной в ЗАГСе встречи, вдруг рассеялись тучи, впервые за последнюю неделю город грелся под солнцем.

Я выгнала себя в Универ. Помню бреду через сквер, ноги будто ватные, чувствую себя мокрым, прилипшим к асфальту листом, оставшимся с осени, хочу сорваться и улететь, но не могу. Меня вдавили и растоптали.

Первую пару по честному отсидела. Совершенно не воспринимая информацию. кто то из однокурсников заметил: Арин, ты такая бледная, плохо себя чувствуешь?

Сказалась больной, собралась и ушла.

В мозгах крутилось: "Я себя не чувствую, меня нет, я умерла, и беременна, я боюсь сообщать о беременности своему мужу, он сказал у него есть другая, я еще раз умру если он скажет, что наш ребенок ему не нужен"

Не нужен.