|
За моей спиной граф Гатер громко отдает приказания, рыцари перестраиваются, звенят оружием. Я коротко оглянулся, барон Фрейтаг тоже размахивает руками и готовит свой отряд для короткой и яростной схватки. Должны уметь скрывать свои чувства, повторил я себе. Потому что такие вот, как этот барон, ловят на лету желания господина и спешат их выполнить даже до того, как господин изволит вымолвить вслух. Остановив Зайчика за полкорпуса от коня герцога, я произнес со всевозможной любезностью: – Дорогой герцог, я счастлив познакомиться с вами! Все-таки соседи, наши владения в одном королевстве! И не так уж и далеко границы наших земель друг от друга. Он слушал внимательно, уловил и едва заметный намек на то, что соседи могут не только мирно уживаться, но еще чаще воюют, а ему, похоже, воевать в таком возрасте уже как-то не совсем. Тем более что я могу быть очень опасным противником, если в самом деле тот самый, убивший неуязвимого Хорнельдона. – Дорогой герцог, – ответил он ровным голосом, но я все равно уловил в нем кипящую ярость, – я понимаю ваши чувства защитника своих людей. Однако этот человек тяжко оскорбил меня и всю мою семью. И он не ваш человек. – Вы правы, – ответил я. – Но в данном случае мой. На короткий промежуток времени. Герцог поинтересовался медленно: – На какой? Я ответил без особой охоты: – Мы разрешили ему ехать с нами до этого перекрестка. – Прекрасно!.. Вы все выполнили. Теперь он наш! – Не совсем, – ответил я. – Формально да, можем его выдать. Но значит, обречь сразу же на виселицу, а это не совсем гуманно, хотя гуманист из меня неважный, но важно быть или хотя бы казаться гуманистом, когда мы политики. Не так ли?.. Простите, герцог, но вы слишком кипите гневом. А это значит, можете допустить судебную ошибку. Для крестьянина это пустяки, но для человека нашего ранга… гм… Он выпрямился, лицо налилось гневом. – Вы отказываетесь выдать преступника? Я видел, что вот сейчас он велит своему отряду атаковать нас, будет жестокая сеча, я сказал с подчеркнутым удивлением: – Что вы, герцог! Вовсе нет. – А что? – Предлагаю, – сказал я, – судить его прямо здесь. Разве вам помешает и мое слово поддержки перед общественным мнением лордов? Если и я, посторонний, скажу, что этот человек заслуживает виселицу, то уж точно никто не скажет, что вы осудили на смерть человека из личной мести! Рыцари за спиной герцога шевелятся, переговариваются. Я видел по их лицам, что меня понимают и поддерживают. Не ради какой-то там справедливости, а просто интересно, как герцог принимает решения, когда не все по его воле. – Хорошо, – процедил герцог сквозь зубы, – да увидят все, что мои решения справедливы!.. – Сэр Фонтане, – сказал я громко, – предстаньте перед судом! В смысле, вот здесь, между нами и герцогом. Не оглядываясь, я чувствовал, как в рядах моих рыцарей пошло шевеление. Мимо меня проехал и остановил коня между нами на равном расстоянии Фонтане, подчеркнуто спокойный, прямой, на лице уже нет веселья, но нет и страха. – У нас идиотом может назвать каждый, – объяснил я, – а вот преступником – только суд! Мы здесь остановились затем, чтобы выслушать ваши… – Признания, – сказал герцог. – Объяснения, – уточнил я. – А лучше, показания. Решение, принятое нами с герцогом, будет окончательное и не подлежащее никакой апелляции. Фонтане поинтересовался: – Что такое апелляция? – Апелляция, – объяснил я, – когда просите один суд проявить неуважение к другому суду. |
